С разрешения переводчика.
Название: Любовь по строчкам
Автор: zauberer_sirin
Переводчик: moody flooderРейтинг: R
Пейринг: Рой/Риза
у переводчика - тутЛюбовь рвется наружу. Она не будет ждать покорно, молчать, слушаться, думать о вашем удобстве, быть заметной, но неслышной. Она обязательно прорвется пронзительной хвалой, разбивая стекла, разливая воду. Она не спокойна. Она - охотник, а вы - дичь.
Жанетт Винтерсон
В городе, в котором родился Рой, девчонки-подростки, стоя босиком во дворах, читали дешевые романы о любви во время войны.
Он мог бы часами рассказывать о книжонках в бумажном переплете, о девочках, купающихся в скверно подобранных эпитетах и солнечном свете, делающем их похожими на картину, а не на живое существо. Он тоже читал эти книги
..., затерявшиеся между учебниками по химии, затерявшиеся в его бродячей юности, побегах и переездах. Откуда они и брались; Рой был уверен, что такого не покупал.
Девочки, читавшие эти дурно написанные истории, - часть из них наверняка стала солдатами, и, возможно, это объясняет то, что все вокруг занимаются любовью. Фронт пахнет сексом не меньше, чем смертью.
Она заминается, прежде чем сказать ему, что она девственница. Рой ничего не говорит в ответ, просто решительно накрывает кровать полотенцем, чтобы защитить простыни; не помогло, конечно, и утром ему приходится переворачивать матрасс, чтобы спрятать доказательства нарушения несуществующих правил. Он уже спал с девушками, и неколько из них были девственницами. Он знает, что делать. Это успокаивает Хоукай; не без доли тревоги она замечает, что начинает ему доверять. Все в ее мыслях противится тому, что на него можно опереться. Она не доверяет никому - такой уж выросла, замкнутой и скрытной, как неразвернутая книга. Ее научили не верить в страсть, и поначалу ее пугает его красивое тело, горячие прикосновения его рук.
Рой не знает, чего ждать от любви. Похожа ли она на музыку? Как-то Хьюз сказал ему, что когда ты влюблен, в твоих ушах звучит музыка, настоящие оркестры, симфонии, исполненные грандиозных лирических переливов. Но Рой не слышит музыки, опрокидывая ее на кровать; она сама - как музыка, и миги тишины разрывают ритм, как воздух рвет пробитое легкое. В тишине между ее стонами и ее вздохами он боится пошевелиться, просто прижимается губами к ее шее, влекомый течением успокаивающего шепота, в постели с сиреной в теплом незнакомом соленом море.
Она боится, что кровь вызовет у него отвращение, но он с удивлением обнаруживает, что в ней нет ничего, чего бы он не любил; возможно, это и есть любовь, а не хьюзовы скрипки и струнные квартеты. Он кладет полотенце между ее ног и, разморенный, засыпает, обхватив ее талию рукой. Так он будет засыпать все следующие годы.
Утром они вместе стирают простыни. В разгар войны окровавленная тряпка ни у кого не вызывает подозрений, поэтому они беспечны. Почему-то Роя это радует, и он в который раз задается вопросом: может, это и есть любовь - радоваться от того, что можешь выполнять вместе с ней самые обыденные задания? В розоватой воде из пальцы встречаются и замирают, сплетаясь; они делают вид, что не смотрят друг на друга.
Возможно, он не имеет права влюбиться. Но - разве можно это разрешить или остановить? Ему кажется, что это у него написано на лбу. На что похожа любовь? Ему никто этого не объяснял, он родился в семье, где молчание и скрытность были в почете. Но когда отец смотрел на мать - просто смотрел, не обнимал и не ласкал, - любые слова были лишними. Похожее ли лицо он сейчас видит в зеркале? Во всяком случае, Рой знает наверняка, что он начинает ухмыляться, завидев Хоукай в столовой в полдень.
Он украл для нее апельсин. А на выходных они вдвоем идут на последний открытый базар (конечно, открытый для военных; поставки для бунтарей никогда не прекратятся) и вместе покупают фрукты - лайм. Многие молодые солдаты слегли с цингой - их впервые отлучили от мамочек, и они не знают, чем себя накормить. Рой и Хоукай могут позаботиться о себе, они подчеркнуто независимые люди, что делает его одиноким, ее - недоверчивой. По природе сироты, хотя их родители живы.
Как-то Хоукай видит Роя над учебником староишваритского. Ишвариты сами давно забыли свой древний язык, но Рой знает несколько изречений, может выговорить дюжину тарабарских слов (в ишваритском произносится каждая буква), и, хотя он их не понимает, ему нравится носить их под языком. Хоукай когда-то удивлялась, зачем ему это, ради чего он старается, какой из этого толк. Но те времена прошли.
Война медленно (слишком медленно) приближается к концу, и руки Роя все чаще в крови, а Хоукай все метче стреляет. Это уже не кровь любви, а кровь смерти.
Рой собирает информацию об ишвальской истории и обычаях при каждом удобном случае; это помогает ему всей душой ненавидеть эту резню, всей душой ненавидеть себя.
Если бы ему удалось измерить точную высоту любви, время, когда она отбрасывает на земле самую длинную тень, - смог бы он записать ее формулу аккуратным печатным почерком и показать ей? Рой пытается, все чертит и чертиит, переписывает измазанный пролившимся чернилом палимпсест.
- Я писал тебе письмо.
- Зачем? Ведь я тут, - говорит она, забрасывая ногу на его колени, опираясь на него для равновесия, опираясь на него. Все чаще ее равновесие зависит только от него.
- Потому что когда я говорю, что люблю тебя, мне просто нечего больше сказать.
Это заставляет ее улыбнуться. Она и мечтать не могла о красивом юноше, который заставил бы ее улыбаться.
...Поднимаясь на холм за их палаткой, они видят черный, догорающий город. За обедом они так близко сдвигают стулья, что их колени соприкасаются (никто не замечает), Рой смеется над тем, как она держит вилку (никто не слышит), она ненавидит картофельное пюре и позволяет ему таскать свои овощи, и Рой порой желает, чтобы война никогда не кончилась (никто об этом не знает). Их обитель, их мглистые вечера - он оставляет ботинки возле кровати, она перебирает его книги, бережно их ощупывает (он загибает страницы там, где остановился в истории, оставляет их на полу, так, что переплет трескается - его отношения с книгами почти физические). Он думает: давай загнем страницу, остановим историю здесь, на этой сцене, когда я целую твою шею, на этом диалоге, в котором я говорю, что скучаю по тебе, даже когда ты рядом, на этом моменте.
Как-то водонапорная башня ломается (провокация - шепчутся в лагере, и тем днем убивают больше ишваритов, чем обычно), и они не моются четыре дня. На четвертый день Риза целует его и думает, что, наверное, это и есть любовь, а не то, что описывают в книжках, которые читали девочки в родном городе Роя, и не то, что описывают в книжках, которые Рой прячет под кроватью (помятые страницы, истертые обложки, прекрасные дамы в опасности, полные эвфемизмов эротические сцены); так она думает, целуясь, и ей кажется, будто это чей-то голос говорит у нее в голове, но она не прислушивается.
Иногда кажется, что это настает конец света - он небрит, она исхудала, а форма износилась, особенно манжеты и воротничок.
Все книги, что ты читал, ошибались, думает Рой поздно ночью, когда Хьюз, пьяный от паленого ликера, паленых сигарет и шоколада, пытается найти на стареньком радио музыкальный канал - будто в этом мире есть музыка, утешение и та любовь, о которой Рой читал в книгах; есть только роева рука, гладящая шею сидящей на кровати Ризы, и треск радио сплетается в мелодию песни о любви. Будто они не убивали сегодня. Будто они не будут убивать завтра.
Будто они могут загнуть страницу.