Many Happy Endings

[~LilianaDC~]

шиппер не смог пройти мимо *___*

Many Happy Endings by ~RurouniElric on deviantART

@темы: Риза Хоукай, Рой Мустанг, фанарт

---

Рой/Эд, взгляд издалека. Автор: Lindwurm. Грустно, Нина...

[Lindwurm]

***
примечание от админа: фик - чистой воды джен и очень нетривиальный джен, как мне кажется.
И хотя там есть упоминание РойЭда - оно использовано так, что, по существу, фик не является слэшным. Как такое может быть? Читайте! =)



Грустно, Нина...

Автор: Lindwurm
Фэндом: Fullmetal Alchemist
Пейринг: Рой/Эд фоном
Рейтинг: PG
Дисклеймер: моя только идея и ее исполнение.
Примечание: маленький наивный грустный фик, написанный в начале прошлого лета. В некотором роде это пост-муви, но вообще-то нет никакой разницы )



"...руки Роя сомкнулись вокруг него, притянули ближе, и Эдвард вздрогнул от тепла его тела, его дыхания.
- Ты уверен? - спросил Рой еще ра..."
- Роза, что это ты там делаешь?
- Н-ничего особенного, миссис Грэй, я слушаю.
- Слушай внимательнее. Итак, второй характерной чертой послевоенной экономики было...

Листок бумаги, циркулирующий между двумя партами:
"Нин, ты не помнишь, он в каком году МИДом стал?
в учебнике посмотри, блин
там нету. ты не помнишь?
вроде в 37. или 35. или еще что-то.
ну спасибо, удружила
опять проблемы с матчастью?
типа того. все, не отвлекай, а то проблемы с учебой начнутся"

Две подружки стоят на школьной лестнице. Одна повыше, другая пониже, у одной волосы короткие и черные, у другой - две русые косички.
- Рози, а ты когда допишешь-то?
- Никогда! Отстань от меня хотя бы на день!
- Ага, а сама ко мне с датами лезешь!
- Ну я ж не виновата, что у тебя память лучше... слушай, Нин, а чего это мы тут стоим? Пошли уже.
- Кто кого провожать будет? - деловито спрашивает Нина, машинально дергая себя за косу.
- Ты меня вчера провожала, значит сегодня я тебя. Как раз и договорим.
- Ой, чуть не забыла - мне тут такая идея пришла, та-акая!..

На улице дождь. Он пузырится в лужах, барабанит по крышам, умывает свежие листья в парке. Роза и Нина идут под одним зонтом, оживленно обсуждают учебу и "идеи", не отвлекаясь ни на что вокруг. От школы до дома Нины - полчаса ходу, от школы до дома Розы - двадцать минут, между их домами - неполные пятнадцать. Времени обсудить все толком никогда не хватает.
Серые дома высятся немыми громадами, в школьном дворике благоухает цветущая яблоня, дождь идет уже второй день - редкое событие для "жемчужины Востока".
Роза и Нина стоят на последнем углу под зонтом и никак не могут распрощаться.
Две недели до летних каникул.

- ...Рози, две недели осталось, ты помнишь?
- До каникул? Спрашиваешь!
- Да не, кроме них... ой, позор, позор, учи матчасть срочно! Завтра приду - проверю!
- Это... стой! вспомнила. Годовщина смерти, да? И вправду позор, память совсем дырявая, - Роза смущенно ерошит короткие волосы. Нина укоризненно качает головой:
- Об этом на каждом углу трындят еще с зимы! Ты хоть телевизор-то смотришь?
- Смотрю. Но не новости, - вздыхает Роза. - Ну да, конечно, всенародные гуляния намечаются...
- Еще какие! Дата-то круглая, юбилей! Надо бы и нам чего-нибудь замутить.
- Траурные ленточки и великий плач в подушку, - тут же предлагает Роза, и они с Ниной покатываются от смеха.
Потом, когда обе успокаиваются, Нина говорит задумчиво:
- Знаешь, порой я думаю, а как на самом деле все было? Мы ж, по сути, и не знаем-то ничего толком, так, додумываем.
Роза пожимает плечами.
- А что нам остается?.. а вообще знаешь, что я тебе скажу? Было так, как мы придумаем, и точка! Раз все равно ничего не известно, то почему бы и нет?
- Ага, каждому по счастливой личной жизни!
- Вот-вот. Именно. Чтобы никто не ушел обиженным.
Нина опять смеется, а Роза только улыбается, перехватывает ручку зонта, поправляет ремень сумки на плече. Завтра выходные, потом еще две недели, и...

В городе Лиоре, "жемчужине Востока", идет дождь. Неспешно плывут по улицам автомобили, отражаясь в лужах. В аэропорту временно отменили вылеты из-за погоды. Яблоня на школьном дворе вот уже двенадцатую весну подряд стоит вся в кипенно-белом цвету.
Три года назад отгремел Милленниум, отсверкали праздничные фейерверки. Через две недели будет пятидесятая годовщина смерти президента Роя Мустанга, через два года - шестидесятая годовщина победы в Великой Северной войне.
Лиор, Аместрис, две тысячи третий год.
Нет никакой разницы.

@темы: Рой Мустанг, гражданские, Эдвард Элрик, фанфикшен-автор

---

[острый пельмешек]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Фанарт: Кимбли. Три работы автора yun. (галерея на тегаках)

[Mor-Rigan]

Ну и новенькое, в честь открытия сообщества

Для всех любителей мистера Зольфа Дж. Кимблички - Он!
Во всей красе =)

большие и ссылки на тегаки - в море

Автор: tegaki.pipa.jp/382483/

@темы: фанарт, Зольф Кимбли

---

[Mor-Rigan]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Mor-Rigan]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Оливия/Рой. Автор: edik_lyudoedik ака Мадоши. Небольшая взаимная услуга

[FMA-army]

С разрешения автора.


Название: Небольшая взаимная услуга
Автор: Мадоши ( edik_lyudoedik)
Бэта: Word
Фэндом: ФМА
Жанр: ПВП
Рэйтинг: NC-17
Пэйринг: Оливия/Рой
Примечание: Ну, была тут идея зимнего фикатона... я не выполнила свою заявку, к сожалению, но вот одна чужая заявка мне так понравилась, что аж не могу. Но ничего не выложила по многим причинам... одна из которых такова: мне было стыдно Теперь все-таки собралась. Вот оно.

…Они неожиданно легко меняются ролями, одинаково искусные с любым видом личного оружия.
Окна конспиративной квартиры, одной из многих, выходят на пустынную по ночному времени улицу.

...

Иногда от проезжающих там автомобилей по потолку и по стенам скользят желтые полосы света, шум мотора и шелест расступающихся под колесами луж наполняют комнату — но любовникам на смятых простынях нет ни до чего дела.
Это новая модель страпона: никаких ремней, все крепится прямо в теле. Маятник возвратно поступательных движений. Соль его пота. Ее волосы золотыми змеями скользят по напряженным мускулам спины, когда она склоняется ниже, чтобы острые соски коснулись его кожи.
— Ты мразь, — впечатываясь с каждым ударом сильнее, вырывая стон из закушенных губ. — Подлец. Ты… никого… не смог… защитить!
Смять, вжать в черные простыни. Вот они где, вот она где вся сила. Нет у тебя сейчас ни воли, ни чести. Ты мой — раб сладкого плена, наслаждения, раб собственных пальцев, что вцепляются в простыни, раб тела, что подается навстречу с каждым движением, раб болезненно напрягшегося члена. Мужчина.
Она знает все о том, как заставить мужчину подчиняться.
Все они — опора для ее трона. Грязь под ее ногами.
Она уже объяснила это любовнику, обстоятельно и с примерами, каждым из примеров заставляя его член вставать еще сильнее. Повторяться ей не хочется.
— Ты у меня в руках, Мустанг, — шепчет Оливия Армстронг, ласково перебирая пальцами его мошонку. — Захочу — и уничтожу.
Он полностью подавлен.
— Что ты можешь? Ты на все готов, чтобы я продолжала… потому что по натуре своей ты слизняк, — он стонет, утыкаясь лбом в простыни. — Ты никто, — он хрипит. — Ты всех сдал.
Он отчаянно, мучительно подается навстречу — и тогда Оливия выдыхает сквозь стиснутые зубы. Потому что страпон — новой модели и другим концом уходит в ее тело. Маятник вечности. Закон алхимии.
Они очень легко меняются местами. Словно партнеры, которые выучили обе партии в пьесе. Герой или злодей — как ляжет фишка.
Мустанг чувствует слабину.
— Якшаешься с таким, как я… — шепчет он. — Потому что никто… не может дать… тебе того, что нужно. Ты жертва. Собственной силы.
Она увеличивает темп, но он ощущает ее дрожь сквозь сомкнутые тела.
— Тебе нужно топтать мужчин, иначе никто не поверит, что у тебя действительно что-то есть. Да ты просто подстилка.
Он выворачивается.
Еще секунда, и он держит горячо дышащую женщину за волосы.
— Да… — говорит он, кусая напрягшуюся грудь сквозь черное кружево. — Самовлюбленная похотливая сука.
Одной руки хватает, чтобы удерживать ее волосы. Другой он осторожно проникает под ткань и ласкает ее сосок. Очень нежно, очень осторожно, круговыми движениями.
— Вот вся ты. Ты жалка. Даже такой пустяк, как удовольствие, делает тебя слабой.
Женщина смотрит на него широко распахнутыми глазами. Зрачок расширился, цвет не разобрать. Золотые волосы спутанными волнами опадают на плечи.
— Шлюха, — бросает он из последних сил, и впивается ртом в изгиб ее шеи.
Он ласкает ее то нежно, то резко, то горячо, то и так, и так. Выдергивает страпон и разводит пальцами складки промежности. Сдирает черное кружево лифа и впивается ртом в твердые, словно каменные, соски. Перебирает рукою пряди ее волос — и тут же резко сжимает запястье жесткими пальцами, унизительнее, чем наручники или путы. Почувствуй: тебе все равно не вырваться. Когда доходит до чисто физической силы, ты слабее.
Ты — это ты.
Безумная, выворачивающая душу честность. Пылающее желание, война между землей и небом. Женщина и смерть.
Они меняются ролями легко, будто танцоры в современном балете.
— Трахаешь меня, потому что не можешь трахнуть своего лейтенанта? — хрипит Оливия ему на ухо, выгибаясь всем телом. Полные губы призывно распахнуто, блестит жемчуг зубов. — Интересно, какого из?
Сжав зубы, Мустанг входит в нее. Вонзиться так, чтобы было больно… полноте, разве подобную ей возьмешь таким пустяком?
— А ты? — шипит он, глядя ей в глаза. — Трахаешься со мной, потому что твой ишварит женат? Или… — еще несколько движений, именно так, как она любит — он хорошо знает, под каким углом. — Или — чтобы не повредить невзначай любимому братцу?
— Уб-блюдок… Убью.
— Давай, — соглашается Мустанг.
Сильнее, сильнее. Ноют мышцы, но продолжать проще, чем останавливаться. Он знает этот сосущий, изматывающий ритм. Ритм настигает за несколько шагов до цели.
Они танцуют этот танец уже не первый год, он хорошо изучил все фигуры. От краткого условного знака, особого поворота на каблуках — до обязательного, как контрольный выстрел, контрабандного коньяка «Четыре веды» перед первым поцелуем. Непатриотично, зато действенно.
Партнерша выгибается, закусывает губы, чтобы не стонать. По-настоящему закусывает, до крови. Все. Можно отпустить себя и кончить.
Это всякий раз почти мучительно. Напряжение покидает тело не сразу, рывками. Что ж, тут важен процесс, а не результат.
Он падает на нее, обессиленный разрядкой. Пусто и темно на душе, как на ночных улицах за плотно задернутыми шторами.
Ее тело горячее, жаркое. Его — тяжелое, вялое. Они уже неимоверно далеки. Ни ему, ни ей, больше не нужен этот жар.
Но несколько минут передышки они себе позволяют.
Оливия даже обнимает его и гладит по плечам.
Еще немного времени спустя Мустанг спрашивает:
— Разрешите идти, генерал-майор?
— Разрешаю, полковник.

@темы: Оливия Армстронг, Рой Мустанг, фанфикшен-автор

---

Кинг Брэдли/Риза Хоукай. Автор: Absolutism. Вопрос времени.

[FMA-army]

Название: Вопрос времени
Автор: Absolutism
Статус: Закончено
Рейтинг: PG
Пейринг/Персонажи: Кинг Брэдли/Риза Хоукай, упоминаются другие
Жанр: Drama, get/gen
Отказ от прав: Ничего не мое.
Для  Mor-Rigan на FMA MILITARY Фест.
по

заявке

Кинг Брэдли/Риза Хоукай - тв-2 или манга - с проработкой мотивов-мыслей и т.д. (от юста до... хм... не знаю, готова ли я читать высокорейтинговый гет с этими персонажами, но если напишут - попробую! ))) )
(...)
>

Вопрос времени.

Раньше это была ее привилегия — уходить с работы последней. Она приводила в порядок оружие, проверяла, все ли бумаги лежат на своих местах, и привыкла к тому, что никого, кроме нее, в штабе во втором часу ночи нет. Теперь же ей приходится ждать, пока не откроется дверь кабинета ее начальника и тот кивком не разрешит ей следовать за ним. Фюрер Кинг Брэдли действительно трудился допоздна, и к тому времени, когда все военные стелили постель, он и его адъютант только шли по одному из длинных коридоров Центрального штаба.
- Опять я засиделся, лейтенант Хоукай, а? У полковника Мустанга Вам, наверное, не доводилось возвращаться затемно? - Фюрер неслучайно выбрал для разговоров именно коридоры. Благодаря своей длине они служили прекрасным местом, чтобы провести допрос в неформальной, так сказать, обстановке. Вроде бы он спрашивает, чтобы не молчать, вроде она отвечает, чтобы просто поддержать беседу. То, что не отвечать ей нельзя, совсем другое.
- Вы напрасно думаете, что Вас окружают бездельники. Полковнику случалось ночевать за рабочим столом, и поутру я находила его в том же положении, в каком оставляла вечером.
- Могу поспорить, Вы находили его спящим. - Он улыбается в усы, а его неторопливые шаги эхом отскакивают от стен. Спешить некуда. - А кто научил Вас столь метко стрелять?
- Никто не учил. Вы знаете, если мужчина умеет готовить, то он готовит намного лучше женщины. Если же женщина умеет стрелять, в меткости с ней не сравнится ни один мужчина.
- Вот как.
Риза не может понять, на что фюреру сдалась болтовня с ней. Если бы ему требовалась информация о не слишком законных операциях Мустанга, гораздо удобнее было бы на недельку предоставить ее тюремной камере и мастеру развязывать людям язык. С ней пришлось бы повозиться, ведь ее стойкости позавидует любой из армейских псов, но, в конце концов, она обычный человек. Даром что преданнее многих.
Кинг Брэдли внимательно смотрит на нее единственным глазом, не скрытым повязкой, и так смотрит, словно следит, пытается прочесть ее мысли. “Что же ему нужно?” - думает Риза, но не имеет права спросить.
- Скажите пожалуйста, полковник всегда отличался амбициозностью?
- С тех пор, как я его знаю.
- А как давно Вы его знаете?
- Он был учеником моего отца. - Риза старается не слишком распространяться о своем прошлом, хотя в нем и не кроется никаких тайн. За исключением секрета огненной алхимии, выколотого красными чернилами у нее на спине, но этот секрет ничто по сравнению с теми, которые кроются под их столицей.
Фюрер замечает, как она переводит дыхание и слегка расслабляется, когда они спускаются на первый этаж и выходят на улицу. Тогда он сетует на поздний час и отпускает Ризу на ее казенную квартиру, где она сможет успокоиться. Все-таки беседы с командующим, пусть и прикрытые вежливым любопытством, изрядно треплют нервы, и ей никак не удается со смирением принять тот факт, что рядом с ней гомункул, искусственно созданный человек. Страх неизвестности преследует любых храбрецов, особенно когда они боятся не за себя. Риза Хоукай боится не за себя.
И так каждый день.

- Скучаете по прежнему месту службы?
- Немного. - В Восточном городе остались полковник и лейтенант Хавок. О них обоих Риза старается вспоминать как можно реже, потому что воспоминания пропитаны бессилием. О Рое Мустанге она может только тревожиться, а Джину способна только сочувствовать. Она хотела писать им, но слова не вязались, да и не о чем было рассказывать.
А на севере суровый климат и строгие порядки. Ватто с его мягким характером придется там нелегко, его старые кости плохо переносят морозы. Если Риза хорошо знает прапорщика, а она хорошо его знает, больше всего на свете тот ненавидит долгую зиму.
У Хэймаса Брэды устоялась традиция пробовать национальное блюдо даже тех городов, в которых он проездом. Лейтенант и раньше много путешествовал, но еще ни разу не отведал западных кушаний.
Сержанта Фьюри перевели в Южный штаб. Каин очень волновалсяя, когда собирался в дорогу, переживал, что не впишется в новый коллектив. Ему это важно, как важно любому, кто в его возрасте оказывается вдали от товарищей. Из команды Мустанга он самый юный, и он еще совсем не готов сражаться в одиночку. Невовремя же их всех разлучили.
- Лейтенант, как Вам и остальным удалось выбраться живыми из третьей лаборатории? - Фюрер спрашивает с интересом, как будто сам не стоял там, незаметный в тени.
- Полковник спас нас. - Ризе до сих пор стыдно за то, что в тот момент она готова была погибнуть. Отчаялась, потеряла контроль над собой и израсходовала сразу весь запас патронов, даже не попытавшись потянуть время.
- Да уж, если бы не Мустанг, у Вас бы не было шансов. - А вот у фюрера шанс как раз был. Такой шанс, который выпадает единственный на миллион и о котором нескоро еще забывают те, кто его упустил. Вмешайся тогда Кинг Брэдли в бой, и лейтетант Хоукай сейчас с ним бы не разговаривала. Гневу ничего не стоило разделаться с тяжело раненным военным, полуразрушенным доспехом и испуганной безоружной женщиной, а затем удостовериться, что Хавок уже не очнется. Когда нет свидетелей, легче легкого списать все на несчастный случай, тем более что группа во главе с полковником преследовала опаснейшего убийцу.
Но что-то остановило. Возможно, это что-то звалось его человеческой сущностью и должно было исчезнуть, как только его кровь смешалась с кровью тысяч людей, составляющих философский камень. И оно исчезло, но иногда пробуждалось, как ото сна, и заставляло Гнев смягчаться и искренне ласково улыбаться жене или вдруг сохранить команде Мустанга жизнь. Нет, определенно, Кинг Брэдли слишком много времени провел с людьми.
“Старею, старею...” - заключает фюрер.
- Ну хорошо, оставим эту историю, - произносит он примирительно и пару секунд молчит. - А вот какой у Вас любимый напиток?
- Черный кофе.
- С сахаром?
- Без. - Ризу удивляет резкая перемена темы, и даже не столько это, сколько то, что фюрер спрашивает что-то не о полковнике, а о ней. Она начинает догадываться, что их так называемые коридорные беседы – не способ вытянуть из нее что-либо о Мустанге, а возможность для фюрера изучить полковника через его окружение. То, каких людей Рой Мустанг выбирает себе в соратники, говорит о нем намного больше, чем его армейские махинации. Что на уме у его приближенных не знают ни их личные дела, ни рекомендации военных, никто, кроме самих подчиненных. Поэтому-то и нет тюремной камеры, а есть должность адъютанта первого лица страны, и ежедневная прогулка, и неинтересные для постороннего разговоры.
- Если я не ошибаюсь, черный кофе без сахара предпочитают одинокие люди.
- Вы не ошибаетесь.
- Значит, полковник тоже одинок. Как же так получилось?
В его слова просачивается человеческое участие, и Ризе противно. Она останавливается, рефлекторно вытянув руки по швам, и глядит на фюрера с негодованием. Риза давно перестала уважать его как командующего, правителя, старшего по званию, но не как стратега. Выяснить, какой душевный недуг мучает подчиненных, и приписать его начальнику. Воспользоваться тем фактом, что подобное стремится к подобному, приняв во внимание то, что полковник формировал команду не из первых же попавшихся солдат, а подыскивал близких себе по духу... Превосходный план, сэр!
Кинг Брэдли делает еще пару шагов, а затем разворачивается и подходит к Ризе почти вплотную. Рука его покоится на рукояти меча.
- Что случилось, лейтенант?
- Ничего, - отвечает она спокойно и ждет, когда фюрер продолжит путь до спасительной входной двери, но тот не двигается с места. - Прошу прощения. - В ее голосе тихо-тихо дребезжит злость. И тогда он обхватывает ее выше талии, прижимая ладони к ее бокам так плотно, будто вздумал пересчитать ей ребра, и изо рта у Ризы вырывается не то вскрик, не то свист. Она замирает, как неживая, строгая с вытянутыми вдоль тела руками, и лишь ее зрачки расширяются от неожиданности и тут же сужаются. “Это просто очередная проверка”, - утешает себя лейтенант Хоукай. - “Он провоцирует меня, только и всего.” Кинг Брэдли смотрит на нее сверху вниз, и Ризе кажется, что взгляд его жжется. Ей сейчас очень хочется отшатнуться, оттолкнуть, а лучше всего проснуться, но она продолжает стоять, подобравшись, словно часовой на посту, и молчит. Ладони фюрера сжимаются на ее спине, и от мысли, что командующий пытается прощупать ее шрамы сквозь грубую ткань мундира, ей вдруг становится нестерпимо смешно. А может, смешно ей уже от того, что усы фюрера щекочут щеки. А может, Ризу веселит странно изогнутая тень на стене за его плечом, похожая то ли на двух сплетенных осьминогов, то ли еще на какого монстра.
В Восточном штабе отлынивают от работы и выписывают из госпиталя, на севере метет улицы нескончаемая зима, радиоприемники плохо ловят сигналы юга, а с запада пахнет чем-то изысканно вкусным... Кинг Брэдли отмечает, что кожа его адъютанта на ощупь, как отсыревшая бумага, что губы у нее сухие, как осенние листья, что при прикосновении к ней в Гневе пробуждается то человеческое, не имеющее имени и памяти, но так и не истребленное до конца. Гнев отпускает ее, и Риза медлит секунду перед тем как позволить себе свободно дышать.
- Прошу прощения, - повторяет она, и следует за фюрером дальше по коридору.
- А Вас, лейтенант, не проймешь, - говорит он перед прощанием. Ничего не меняется.

- Позвольте узнать, как Вы собираетесь встречать старость?
- Чтобы ее встретить, мне нужно сначала до нее дожить. - Риза верит, что не погибнет от руки фюрера и не станет материалом для создания философского камня, и значит, времени у нее еще много, но она не хочет загадывать.
- Доживете, лейтенант, еще как доживете! Если окажетесь достаточно изворотливы.
- Я на это надеюсь. - Людям вообще свойственно надеяться. Гомункулы считают людей не больше, чем букашками у себя под ногами, но они забывают, что один укус шершня может убить, а нашествие таких мелких тварей, как рыжие муравьи, не менее разрушительно, чем потоп.
- И что же Вы теперь будете делать, лейтенант Хоукай?
Риза задумывается и отвечает после минутной заминки:
- Буду делать из Вас человека. - Кинг Брэдли бросает на нее непонимающий взгляд через плечо и еле слышно фыркает. Он успевает увидеть, что глаза у Ризы цвета крепкого чая, а зрачки похожи на скопившиеся на дне чашки чаинки. Он удивляется пришедшим в голову сравнениям и ничего не спрашивает до конца пути, и ему становится неловко рядом с этой женщиной. Такое же чувство фюрер испытывал, когда его жена, тогда еще едва знакомая ему девушка, впервые залепила ему пощечину. А потом, по ее же рассказам, они начали встречаться.
- До завтра, - произносит он на выходе из здания штаба, а лейтенант Хоукай прикладывет ладонь к козырьку.
Чуть позже Кинг Брэдли идет, привычно заложив руки за спину, по каменным плитам, устилающим пол наружной части его дома, и под ногами у него ползет тень того самого настенного чудовища, что смешило и пугало Ризу.
- Смотри, Гнев, как бы она не стала твоей слабостью, - шепчет тень, делая ударение на предпоследнем слове. - Смотри в оба.

10 февраля 2010 года.

@темы: Риза Хоукай, Кинг Брэдли, фанфикшен-автор

---

Кимбли/Грид, Кимбли/Фрэнк Арчер. Автор: Jenny(+Jenny+). В отблесках взрывов.

[FMA-army]

В отблесках взрывов

Автор: Jenny (+Jenny+ )
Бэта:  Erochibi (первые две страницы))))
Фэндом: Fullmetal Alchemist
Пейринг: Кимбли/Грид, Кимбли/Фрэнк Арчер
Рейтинг: R
Жанр: angst
Предупреждение: смерть персонажа
Посвящение:  Kimblee, ты лучший Кимбли из всех, кого я знаю!!)))
Дисклеймер: все права принадлежат создателям аниме, автор ни на что не претендует.
у автора: тут

Не важно, кто мы, гомункулы или люди.
Все мы живем в погоне за своей целью.

Кубики льда постукивают о край граненого стакана. Сквозь слой желтой жидкости серое помещение кажется золотым. Обнаженная беднота – золотой долиной. Потрескавшиеся стены, осыпающаяся штукатурка потолка, грязная обивка, торчащая клочьями из дырявых диванов – все выглядит облагороженным, нежно-желтым, теплым. Виски - идеальный вариант для создания легкого тумана в голове. Именно такой густоты, чтобы на доли секунды забыть, что сидишь в прокуренных стенах дешевого бара «Чертово Логово». Чтобы не вспоминать, что был когда-то Государственным Алхимиком.
Кубики льда постукивают о край стакана. Сквозь янтарную жидкость Кимбли смотрит на человека в обтягивающей черной коже, развалившегося на диване. Гомункула, спасшего ему жизнь. Он не испытывает к Гриду ни капли благодарности, слишком дорого берет гомункул за свою добродетель, а Кимбли не нравится быть шлюхой. Хотя перспектива быть убитым прельщает бывшего Государственного Алхимика еще меньше. Только поэтому он терпит и выжидает.
Кимбли нравятся призрачные шансы.
Кимбли нравится играть только за себя.
И Кимбли очень не нравится, когда Грид смотрит так, как сейчас.
Гомункул разваливается на диване, к бокам его липнут слащавые красотки, похожие, словно сестры. Одинаковый макияж, одинаковые платья. Грид навряд ли замечает их. В его жадности есть что-то противоестественное – он ищет лучшее и забирает себе без остатка. Кимбли не хочется думать, как так вышло, что лучшим оказался он.
Всего гомункулов должно быть семь. Ни больше, ни меньше. Так рассказал Грид. Они олицетворяют семь смертных грехов и, каким бы человек ни был при жизни, после воскресения сущность его основного греха возьмет верх. И тогда – все. Кто-то пытается научиться с этим жить, кто-то - умереть. До сегодняшнего дня все семь гомункулов не собирались вместе ни разу. Это взрывоопасная смесь.
Кимбли улыбается, думая о взрывах. Он не забыл и вряд ли забудет свое военное прозвище – Багровый Алхимик. Ему нравятся слова, напоминающие кровь. Когда-нибудь он взорвет Грида.
Гомункулы – большие дети. Заново рождаясь, они познают мир целиком. Информацию, как снежок, забрасывают им в голову. Гомункулы не успевают отследить узор каждой снежинки. Они не умеют пользоваться большей частью полученных знаний. И еще, из-за одержимости своим грехом, их очень легко использовать.
Это Кимбли понимает сам после недолгого общения с Гридом. Жадность – хороший грех. Чем-то он даже симпатичен Алхимику. Но Грид – сумасшедший. И при этом отчаянно доверчивый. Абсолютный Щит, совершенно неуязвимый физически, в своей непомерной жадности оказывается беззащитнее ребенка. Кимбли хорошо знает все его слабые места, но не стремиться использовать ни одно. Слишком уж явно ненавидят Алхимика химеры гомункула.
Кимбли допивает виски одним глотком и закидывает ногу на ногу. Вытягивает руки на столешнице барной стойки и укладывает на них голову. Ему даже не нужно ловить чужой вспыхивающий взгляд или облизывать губы – гомункул ведется и так.
Кимбли ненавидит быть шлюхой.
Кимбли прекрасно знает, что иначе ему не уйти из «Чертова Логова» до утра.
И еще Кимбли знает, что если не решит все сегодня, потом может быть поздно.
Грид поднимается с дивана, ласково звякают браслеты на запястьях. Кимбли закрывает глаза, чтобы не видеть похотливой улыбки на губах гомункула. Жаль, что он не выпил еще стакан виски.
Гомункул сдергивает его с твердого стула одной рукой, притягивает к себе как куклу, и жестко целует в губы. Свободной рукой наматывает на кулак длинные волосы. Алхимик научился не вздрагивать от его прикосновений.
Он обнимает Грида за шею и отвечает на поцелуй. Он знает, что все его прикосновения выглядят до отвращения фальшиво. Он знает, что химеры презрительно опускают глаза. Ему это только на руку. Он старается не вздрогнуть, когда Грид жестко отстраняет его от себя, толкая спиной на стойку. Дыхание у гомункула хриплое и сухое, после его поцелуя на языке остается вкус никотина. Кимбли сдерживается, чтобы не вытереть губы.
Когда Грид жестко целует его в шею, Кимбли опирается локтями на стойку за спиной и закрывает глаза. Он позволяет себе не отвечать на ласки гомункула. Грид и так возьмет себе все, что, по его мнению, ему причитается. Для этого вовсе не обязательно долго целоваться и шептать в ухо ничего не значащие глупости. Достаточно сминать пальцами ткать темно-бордового пиджака и оставлять на шее красные следы засосов.
Кимбли убеждает себя, что ему стоит потерпеть меньше часа.
Кимбли ненавидит терпеть.
- Не здесь, - хрипло шепчет алхимик, когда гомункул вцепляется в пояс его брюк.
Грид паскудно ухмыляется и тащит алхимика в комнатушку для гостей. Кимбли позволяет швырнуть себя на смятые простыни продавленной кровати. Он поддается буйным, жестким ласкам одержимого гомункула. Он никогда не отказывался от хорошего секса. Он прекрасно знает, что в их сексе нет места эмоциям. Его это вполне устраивает.
После секса Грид засыпает почти сразу. Кимбли вытаскивает свои волосы из его крепких пальцев и быстро одевается. Он выбирается из «Чертова Логова» через черный ход, известный ему одному. Если удача будет на его стороне, он вернется в бар до полуночи. Если удача будет на его стороне, никто не заметит его отсутствия.
Кимбли верит в свою удачу больше, чем во что бы то ни было на этом свете.

Полковник Фрэнк Арчер работает в военном трибунале. У полковника Фрэнка Арчера жесткий голос уверенного в себе человека и ледяные глаза. Кимбли знаком с полковником Фрэнком Арчером три дня.
То, что полковник не Алхимик, Кимбли понял сразу. Алхимики никогда не удивляются настолько сильно, увидев, как с грохотом обваливается под ладонями толстенная стена.
То, что полковник может стать для него проводником на пути к возвращению в армию, Кимбли тоже понял сразу. Он не собирался задерживаться в банде Грида дольше предельного минимума. А чтобы вернуться в армию всего-то и нужно – привлечь Арчера.
Когда известны цели, средства не имеют значения.
- Во всех официальных сводках вы казнены, Зольф Кимбли, - Арчер стоит у окна, наблюдая за отражениями в стекле.
- Я знаю, - Кимбли пожимает плечами, развалившись на жестком диване. Диван похож на полковника Арчера – строгий, сухой, но если надавить пальцем чуть сильнее – чувствуются твердые пружины. Значит, надо давить до тех пор, пока пружина не прорвет обивку. – Вам стоит проверить ваши официальные сводки.
- Если бы Вас судил я…
- Вы бы меня казнили, да, Арчер?
- Казнил бы, - сухо кивает полковник, и спокойно добавляет. – Если был бы уверен, что Вы не окажетесь мне полезны.
Кимбли смеется. Ему не хочется оставаться куклой, пусть и изменившей род деятельности.
- Тогда считайте, что я мертв. – Багровый Алхимик встает, по-кошачьи потягиваясь. Он никогда не был талантливым психологом, зато всегда был чертовски талантливой шлюхой. Именно это позволило ему выжить в тюрьме. Только об этом никто не должен знать.
- Что Вы имеете в виду? – Арчер поворачивается к Алхимику, взгляд с разгона натыкается на выгнутую спину Кимбли.
Секундная заминка, переоценка ситуации. Этого вполне достаточно, чтобы впечатать кулак в натренированный живот полковника.
Кимбли любит эффекты.
Кимбли ненавидит недомолвки.
Кимбли обожает оставлять открытыми для себя все возможные двери.
И еще Кимбли знает, что полковнику Фрэнку Арчеру он нужен так же сильно, как полковник Фрэнк Арчер нужен ему самому.
Против ожидания, Арчер не падает. Полковник Фрэнк Арчер – отлично натренированная боевая машина. Это единственная причина, по которой человек, не являющийся Алхимиком, дослужился до такого высокого ранга.
Арчер бьет не глядя, Кимбли уворачивается, мягко прогнувшись в пояснице. Запоздало дергается, когда полковник наматывает на кулак его волосы. Он не позволяет себе повернуться спиной к противнику. Он не может быть уверен, что Арчер достаточно благоразумен, чтобы не убить случайно выжившего приговоренного к смертной казни Алхимика. Иногда он жалеет, что Алхимики не умеют читать мысли.
Когда Арчер придвигает его лицо почти вплотную к своему, Кимбли пытается уверить себя, что ему не страшно. Глаза полковника – узкие щелочки концентрированной ярости.
Кимбли ненавидит быть загнанным в ловушку.
Кимбли ненавидит балансировать на грани.
Кимбли прекрасно знает, что если он действительно хочет вернуться в армию, он ни в коем случае не должен взрывать этого человека.
Кимбли умеет быть благоразумным, когда это необходимо.
Он не вырывается и пытается расслабить напряженные перед схваткой мышцы. Он стискивает зубы, чтобы не вскрикнуть, когда кулак полковника врезается ему в живот. Он сглатывает горькую слюну и оседает на руки Арчера, усилием воли не давая звездочкам перед глазами окунуться в темноту. Он никогда не признается даже себе, как сильно подорвали его здоровье годы, проведенные в тюрьме.
Когда темнота немного отступает, Кимбли может различить черты склонившегося над ним полковника. Арчер проводит по его лицу кончиками пальцев и отдергивает руку, замечая дрожание ресниц. Кимбли стоит усилий не улыбнуться. Спусковые крючки сработали один за другим. Не совсем так, как хотелось, но и не слишком неверно. Кимбли это вполне устраивает.
Он не прощается с Фрэнком Арчером и не принимает протянутую руку, когда полковник пытается помочь ему встать. Это вовсе не гордость. У Багрового Алхимика очень своеобразные представления на счет этого чувства. Просто он хочет вернуться в армию, а не стать сексуальной игрушкой железобетонного полковника.
- Если я скажу, что мне жаль, Вы не поверите, - говорит Арчер ему в спину.
- Может и поверил бы, если бы Вы сказали, - ухмыляется Кимбли через плечо.
Он любит оставлять взведенные курки.

Кимбли возвращается в «Чертово Логово» через главный вход и, не дойдя пары метров, понимает, что его ждут. В этом ожидании чудится что-то зловеще-скомканное, затаенная обида и надежда на месть, не приносящую облегчения. Кимбли слышит тяжелое дыхание и успевает увернуться, уйти от удара, сбить кого-то подножкой. Он химер пахнет страхом и злобой. И отвращением.
Кимбли ненавидит искусственно созданные способности.
Кимбли ненавидит животных.
Кимбли ненавидит, когда на него нападают в темноте.
Он ловит плечом удар, способный прошибить череп и запоздало удивляется, что цела кость. А потом кто-то бьет под колени, заставляя уткнуться носом в остро пахнущую землю и на спину приходится ряд беспорядочных ударов. Багровый Алхимик группируется, пытаясь избежать серьезных повреждений. Он уверен, что химеры ни за что не пойдут на убийство.
Шайка Грида опускает палки очень скоро. Зверям, ожидавшим сопротивления и не получившим его, быстро становится скучно. Они расходятся, чуть слышно скрипя подошвами по земле.
- Чмо, - бросает кто-то в темноту. Кажется, здоровяк. Кимбли не утруждает себя запоминанием имен.
Багровый Алхимик улыбается, вытирая ладонью перепачканные землей губы. Ему все равно, что думают о нем те, кто не проживет дольше его самого.
В том, что лучшие живут вечно, Кимбли не сомневается.
Кимбли не сомневается и в том, что он – лучший.

Ночью, проваливаясь в муторный неглубокий сон, он слышит за стеной звуки неутихающей в баре гулянки. Грид долбится в дверь, и его пьяный голос кажется даже более властным, чем трезвый. Багровый Алхимик надеется, что в скором времени забудет о звуке этого голоса.
Ночью Кимбли снится бескрайнее ромашковое поле.
Кимбли ненавидит ромашки.
Кимбли вообще не любит цветы.

У Грида мечты, фантазии, идеи.
У Грида пронырливый человек-ящерица в качестве информатора.
У Грида неуемные желания.
Грид сам не знает, чего хочет и зачем.
Несколько минут назад он хотел заполучить малолетних братьев Элриков. Положив телефонную трубку, он уже думает о другом.
- Гомункул вроде меня, способный применять алхимию…
Кимбли нет дела до гомункулов, а алхимия интересна только в том случае, если несет с собой взрывы и запах гари. Но когда Грид заговаривает о том, чтобы поймать нестандартного гомункула, Багровый Алхимик позволяет себе растянуть губы в улыбке.
- Я работал в Южной штаб-квартире.
Девка-змея обрывает его резким «не встревай». И, с секундой задержкой, добавляет: «Государственный Алхимик». В этом обращении слышится насмешка пополам с ненавистью. Девка-змея тоже не отказалась бы отказаться в постели Грида. Но босс выбирает лучших. Даже не смотря на непомерную жадность.
- Нет, - тянет Грид и смотрит на Кимбли мимо черных стекол очков. – Может, ты сумеешь провести этих двоих. Но если предашь нас…
- Дело ваше, - тянет Багровый Алхимик, поднимаясь с жесткого сиденья.
Он уже давно предал их.
Он хочет еще раз полюбоваться фейерверком.
Он слишком давно ничего не взрывал.

В Южной штаб-квартире, куда они приходят с Ящерицей, пыльно от сыплющейся отовсюду штукатурки. Кимбли и сам добавляет пыли, взрывая стены. Ему все равно, что в этой пыли почти ничего нельзя разобрать. Ему все равно, притащат они Гриду мальчишку-гомункула или нет. Ему все равно, чего добивается женщина в белом платье и с кровавым потеком на лице. И ему наплевать, почему белобрысый мелкий пацан называет женщину «учитель».
То, что белобрысый мелкий пацан и есть широко известный Эдвард Элрик, Кимбли догадывается скорее интуитивно. А потом за спиной Элрика вырастают Фрэнк Арчер и майор Армстронг, имеющий большее внешнее сходство с книжным шкафом, чем с человеком.
Кимбли нравится отмечать, как темнеют синие глаза Арчера.
Кимбли любит момент узнавания.
Кимбли интересно наблюдать за полковником в неформальной обстановке.
- Зольф Дж. Кимбли, - говорит Армстронг. Отчетливо, как зубами лязгает.
- Кимбли, - повторят Арчер. Ну конечно, когда имя произносит кто-то другой, оно и звучит по-другому. И, возможно, обретает другой смысл.
- Багровый Алхимик? – то ли спрашивает, то ли утверждает мелкий Элрик. Этот не помнит Кимбли в лицо, но наверняка слышал имя.
Кимбли рад, что эта встреча происходит именно так – в клубах дыма и пыли, под крики и звуки ударов. Когда слова ничего не значат, и произносятся лишь затем, чтобы обозначить присутствие. Он еще успевает скользнуть взглядом по напряженному лицу Арчера, и отходит в тень взорванной стены, заметив за спиной полковника Баско Грана, фюрера.
Схватка не похожа на бой или поединок. Схватка похожа на драку зверей, делящих добычу. Настолько, что становится даже жалко женщину в белом платье, прижимающую к груди мальчишку-гомункула.
Только Кимбли не умеет жалеть.
Он просто наблюдает, как фюрер вырывает ребенка из рук женщины и как Ящерица впечатывает мелкого Элрика затылком в пол. А потом кладет руку на бок парня в доспехе за секунду до того, как тот успевает дернуться. Как и ожидалось, доспех пуст внутри. Это Багровый Алхимик чувствует тоже интуитивно, пытаясь преобразовать металл во взрывчатую смесь. Доспех отпрыгивает в сторону и что-то мямлит, наблюдая как растворяется облачко гари от взрыва, произошедшего прямо в воздухе. То, что теперь выглядит как доспех, по всей видимости, второй из братьев Элриков. Кимбли даже не старается вспомнить его имя.
- Я слышал об алхимике, преобразующем вещества из которых состоит тело в некую взрывчатую смесь, а потом резко сжимающем ее, вызывая мощный взрыв, - говорит с пола тот из Элриков, который выглядит как человек.
Кимбли прислоняется спиной к стене и лениво наблюдает, как оба Элрика дерутся с Ящерицей. Ему наплевать на судьбу всех трех, и, когда химера валится на пол у ног Алхимика, задорно выставив вверх хвост, Кимбли непроизвольно сжимает пальцы на скользкой коже. Нет, взрывать эту тварь нельзя. Гриду нужен информатор. Но издеваться может помешать только совесть, в наличии которой у себя Багровый Алхимик сильно сомневается.
Элрики в десятый раз спрашивают одно и то же, Кимбли отвечает невпопад уже набившими оскомину фразами. По другую сторону стены стоит Арчер, и Багровому Алхимику нравится не слышать, но знать о его присутствии. В этом есть что-то чересчур личное, что-то даже более интимное, чем обычные прикосновения. Возможно, потому что они не видят друг друга и, разделенные стеной, не могут слышать дыхания.
Кимбли чувствует, когда неслышно исчезает Арчер, и прерывает поток красноречия Элриков очередным взрывом. Вылазка получилась даже скучнее, чем предполагалось. Багровый Алхимик уверен, что при разговоре с Гридом у Ящерицы будет больше проблем, чем у него.

Если бы Кимбли не хотел подорвать здание, он бы не развернулся.
Если бы Кимбли не развернулся, дуло пистолета полковника Арчера не уперлось бы ему в лицо.
Фрэнк Арчер стоит на крыше.
Фрэнк Арчер любит пафосные позы и бравые речи.
Не стоит сомневаться, что полковник Фрэнк Арчер великолепно стреляет.
- Вы не хотели бы вернуться в армию? Я могу это устроить.
Это называется «официальное предложение». Широкий жест и демонстрация собственной власти.
Кимбли прекрасно знает, что власть – очень неустойчивая вещь.
Кимбли понимает, что отношение к нему Арчера уже вышло за пределы одного только «интересен».
Кимбли уверен, что предложение вступить в армию – личная инициатива полковника Фрэнка Арчера.
Багровый Алхимик позволяет себе улыбнуться и уйти.
Ему все равно, за что будет принята эта улыбка.

В ответ на нестройный рассказ Ящерицы Грид только ухмыляется. Кимбли знает, что когда он ухмыляется так, он не думает о делах. Кимбли знает, что когда Грид не думает о делах, он дает волю своей жадности. Жадность кажется Алхимику зеленой и склизкой субстанцией, стекающей по коже. Грид отворачивается от Ящерицы и кивает Кимбли:
- Идем.

Секс с Гридом похож на ураган, сметающий все на своем пути. Мысли, логику, саму жизнь. Остаются обломки, разрозненные факты, синяки от пальцев и хриплое дыхание. За серыми, поеденными молью шторами, встает или садится солнце, но время совершенно не ощущается в этой комнате.
Если бы Кимбли спросили, нравится ли ему Грид, он ответил бы «нет».
Если бы Кимбли спросили, нравится ли ему секс с Гридом, он бы не нашел, что ответить.
В этом сексе есть все – страсть, похоть, боль, алчность, сила, желание и страсть. И под венец – искрами перед глазами – разрывающее на части удовольствие.
А потом – только жаркое дыхание Грида в плечо и его пальцы, путающиеся в волосах Алхимика.
Кимбли не нравится быть вещью в чужих руках.
Кимбли хочется свободы, которая в его представлении связана с синим мундиром Государственного Алхимика.
Кимбли надоело оставлять в чужих крепких пальцах целые пряди.

Грид доверчив, как ребенок, и это единственное, что позволяет Кимбли играть своими фигурами на чужой доске. Фигуры гомункула Алхимик принимает только в постели. Кимбли уверен, что если бы они играли в шахматы, Грид играл бы белыми.
Все-таки у зла слишком много оттенков, чтобы считать, что черные фигуры – обязательно плохие.
- Что такое любовь? – невпопад спрашивает гомункул.
Кимбли дергает плечом, врезаясь косточкой Гриду в челюсть, и досадливо морщится.
- Не знаю.
- И не хочешь узнать? – наивно переспрашивает гомункул, по-детски заглядывая в глаза. Без очков он выглядит на порядок добродушнее, особенно когда не улыбается, демонстрируя заостренные зубы.
- Посмотрю завтра в словаре, - отмахивается Алхимик, сбрасывая Грида с себя и отворачиваясь.
Кимбли не нравится делить с кем-то постель.
Кимбли все равно, что эта комната принадлежит Гриду.
Кимбли думает, что у ненависти – цвет кровавых синяков.

Такер прячет под шляпой и бесформенным пальто изуродованное алхимией тело. Такер мямлит и не знает, о чем говорить. Может показаться, что Такер раскаивается, но для Государственных Алхимиков это недопустимое удовольствие.
Кимбли ставит перед горе-алхимиком стакан коньяка и ждет стука в дверь. Он знает, что утром Грид пошел проведать старую знакомую, некую Данте. По непроверенным данным ту самую женщину, что сделала его гомункулом.
Кимбли знает, что Грид всегда находит приключения на свою голову.
Кимбли уверен, что на этот раз приключение гомункулу он спланирует сам.

Им требуется двадцать минут, чтобы собраться у дома Данте, вычурного особняка позапрошлого века, спрятанного в глухом лесу. Грид сидит на корточках, пересыпая в ладонях мелкие камешки, и улыбается паскуднейшей из своих улыбок. У него есть на это право. У дома Данте топчется старший из братьев Элриков.
- Действуем по плану, - щурится гомункул. – Пошли.
И только после того, как все расходятся, оборачивается.
Кимбли стоит, прислонившись спиной к шершавому стволу.
У Кимбли – короткий поводок.
Кимбли уверен, что другой конец поводка вот-вот выскользнет из руки Грида.
- Мелкий – наш, - хищно шепчет гомункул в губы Алхимика, неуловимо оказываясь рядом, и высыпает в его ладонь пригоршню мелких камешков. – Идем.

Первый камешек взрывается у ног Элрика, и Кимбли с удовольствием наблюдает за тем, как тут же напрягается тело мальчишки. Ему нравятся тренированные бойцы. Вот только рядом с Гридом, каким бы ты ни был бойцом, ты все равно ни на что не годишься.
Кимбли улыбается, когда за спиной Элрика вырастает гомункул. Самое приятное в работе с Гридом – эффект неожиданности. Кимбли думает, что драться бок о бок с гомункулом намного приятнее, чем спать с ним.
У Грида – ухмылки, показуха и понты. У Грида - детская наивность в своей безнаказанности. У Грида – та форма самолюбия, которая может быть свойственна только жадности.
Разумеется, Элрик не верит в Абсолютный Щит.
Разумеется, Элрик наносит первый удар.
Разумеется, после ответного удара Грида мальчишка даже не может встать.
Бой всегда одинаков, настолько, что это набивает оскомину. И Грид, и Элрик понимают только примитивную рукопашную.
Единственный вид боя, который признает Кимбли - это взрыв.
Гомункул, покачиваясь, подходит к лежащему на спине Элрику. Кимбли думает, что из Грида вышла бы куда более опытная шлюха, чем из него самого. Вот только кукол обычно выбирают хозяева, а в хозяевах нынче гомункулы.
- Вот досада будет, если ты увяжешься за нами. – Грид встряхивает мелкого Алхимика, как котенка. – Ногу тебе сломать, что ли?
Только Кимбли очень не уверен, что у Грида хватит на угрозу силы духа. Грид жалостлив, и это играет на руку всем, от друзей, до врагов. Врагам, впрочем, даже больше.
За фигурным окном вычурного особняка стоят две женщины. Старая и молодая. Чем-то неуловимо похожие друг на друга. Молчаливые, равнодушные, наблюдательные. Две женщины с жесткими злыми глазами. Одна из них – Данте.
Кимбли ловит себя на мысли, что не хочет знать, какая именно.
Когда Грид швыряет Элрика на землю и сбегает, Кимбли следует за ним.
Кимбли уже не уверен, что налет на дом этой женщины-Алхимика столь уж безопасен, как казалось вначале.

Когда Кимбли видит в «Чертовом логове» младшего из братьев Элриков, он думает о том, что Грид не зря кормит химер. У младшего Элрика смешной писклявый голос и логика десятилетнего ребенка. В последнем они с Гридом очень похожи.
Кимбли любуется на то, как гомункул снимает голову железному доспеху, заглядывая внутрь.
Кимбли не слушает, что там несет Грид про вечную жизнь.
Кимбли знает, что солдаты Арчера уже штурмуют район.
Кимбли выбирает время для финальной атаки.

Самая ценная вещь для гомункула – это его кости. Жизнь гомункула принадлежит тому, кому принадлежат его кости. До сегодняшнего для жизнь Грида принадлежала ему самому.
На стареньком железном сейфе – сложный код, но Кимбли нет до него дела. Ни один код не может устоять перед взрывом.
А череп Грида, обычный череп, чуть пожелтевший, чуть поистершийся, уютно умещается в холщевом мешке.
Кимбли думает, что власть, это не тогда, когда ты что-то делаешь.
Власть – это когда ты знаешь, что именно нужно делать.

Арчер верит, хотя для такого, как полковник Фрэнк Арчер, верить нелогично. Арчер вертит в руках череп гомункула и тихо посмеивается. А потом прижимает Кимбли спиной к стене и жестко целует в губы.
Кимбли жалеет, что так и не научился догадываться, что в голове у этого ледяного полковника.

Вместо того, чтобы воспользоваться дверью, Кимбли взрывает стену. Просто чтобы продемонстрировать, насколько он ненавидит Грида. И с улыбкой наблюдает, как спадает с тела гомункула Абсолютный Щит.
- Кимбли… ах ты мразь. Ты предал нас.
Все это Багровый Алхимик слышит не впервые. Его не трогают слова Грида, как не трогали никогда. А сейчас, когда рядом, почти спина к спине, стоит Арчер, чужие слова не имеют ни веса, ни силы.
Партия разыграна как по нотам. И пусть Фрэнк Арчер отлично играет, ноты все равно писал Кимбли.
Кимбли позволяет Гриду сбежать, хотя мог бы убить.
Кимбли знает, что солдаты Арчера, посланные вдогон, вернуться ни с чем.
Кимбли слишком хорошо понимает, что с таким количеством врагов, что нажил себе Грид, ему недолго осталось ходить по земле.

Полковник Фрэнк Арчер оказывается великолепной организаторской машиной. Мало кому удалось бы одним ударом перебить всех химер и захватить в плен старшего Элрика и его учителя. Кимбли не знает, что будет делать с такой удачей непредсказуемый полковник. Кимбли ловит себя на мысли, что ему очень хочется посмотреть, как работают шестеренки в механизме по имени Фрэнк Арчер.
- Приветствую вас, Багровый Алхимик, Зольф Дж. Кимбли; Сшивающий жизни Алхимик, Такер.
В спину шумно дышит Такер, ему неудобно в шляпе. Кимбли позволяет себе улыбаться в надменное лицо полковника Арчера. Он не выносит дешевый обмен пустыми фразами. Он не поверит ни одному сказанному здесь слову.
- Именем Фрэнка Арчера я ручаюсь за вашу безопасность. Вы вернетесь на службу, продолжите исследования. Как мои прямые подчиненные.
Кимбли видит, как сжимаются бледные пальцы полковника на холщевом мешке с черепом Грида.
Кимбли думает, не сожмутся ли когда-нибудь эти пальцы на его шее.

За стеклами автомобиля проносится серый от сумерек город. Небо смешивается с землей, взрывается теплым светом множества горящих окон. Кожа сидящего рядом Арчера в таком освещении кажется мертвецки бледной. Кимбли украдкой любуется четким профилем молодого полковника.
- Любишь цветы? – Арчер поворачивает голову, щурит ослепительно-синие глаза.
- Терпеть не могу, - бурчит Кимбли сквозь зубы. Он не выносит щенячьи нежности и подарки.
- Я так и знал, - ухмыляется полковник, доставая из внутреннего кармана плоскую, похожую на флягу, бутылку.
- Это что? – Кимбли с сомнением рассматривает бутылку. В плену из толстого стекла плещется жидкость цвета темного янтаря. Этикетка почти стерта, но пять звездочек, глубоко вдавленных в бумагу, можно почувствовать на ощупь
- Коньяк, - поясняет Фрэнк Арчер, не переставая улыбаться, - в честь нашего…
Он не успевает договорить, когда холщевый мешок с черепом Грида оседает на его коленях. В мешке – только труха, пепел, костяная пыль. Арчер пересыпает в пальцах белесый песок и довольно жмурится. Кимбли заставляет себя нарисовать на губах улыбку.

В доме, который выделил ему полковник Арчер, не горит свет. В незашторенные окна бьется огонь из чужих домов. Кимбли сидит на выложенном желтоватой плиткой полу и хлебает из горла подаренный коньяк. Он не чувствует вкус дорогого спиртного. Он не винит себя в смерти Грида и не жалеет о ней. Просто это его манера прощаться.
Когда коньяк кончится, Кимбли найдет в себе силы доползти до кровати.
Когда коньяк кончится, Кимбли навсегда забудет пьянящий от никотина вкус чужих губ.
Когда коньяк кончится, Кимбли убедит себя в том, что ничего не потерял.
Когда коньяк кончится, будет уже раннее утро.

Синяя форма подполковника вкусно пахнет выстиранной тканью. Кимбли полирует рукавом две звездочки на погонах, прежде чем накинуть пиджак на плечи. Ему больше идет красный цвет, но форма олицетворяет власть, и Кимбли не откажется от нее даже во имя собственной привлекательности. Из всех Государственных Алхимиков форму не носит только Эдвард Элрик. Кимбли считает, что для этого маломерка ее просто не смогли подобрать.

Кимбли не удивляется, когда натыкается в штабе на пустой доспех, откликающийся на имя Альфонс Элрик.
Кимбли не удивляется, когда из доспеха выскакивает девка-змея, химера, некогда подчинявшаяся Гриду.
Кимбли не удивляется даже тогда, когда девка удерживает его руки и прижимает к шее нож.
Он не впервые на волосок от гибели.
Он все еще уверен, что лучшие живут вечно.
Он все еще не сомневается, что он лучший.
А действительно удивляется Кимбли, когда на его насмешливые подстегивания откликается железный Элрик и оттаскивает девку-змею. Он смеха у Кимбли сводит челюсти. Он смеха и от той чуши, что приходится говорить этим двоим фанатикам. Троим, если считать офицера, которому до превращения в бомбу остается меньше двадцати секунд.
- Я солдат. У тех, кого я убил, нет причин злиться на меня.
Кимбли не уточняет, что больше всего любит убивать без приказа.

Взрыв сносит стену штаба и осыпает Багрового Алхимика сухой штукатуркой. Кимбли остро неприятно от того, что змею спас железный Элрик. Змея его раздражает, даже откровенно бесит. А с Элриком хочется поиграть еще немного.
Кимбли спрыгивает во двор, где беспорядочно валятся и доспех, и девка-змея. К сожалению Алхмика, оба – живы.
- Ну я так не играю, - насмешливо тянет Кимбли, пиная ничего не чувствующий доспех, - хотел насладиться чудненьким взрывом, а ты взял и вмешался.
Ему все равно, что там пискляво доказывает Элрик. Ему все равно, убьет ли он змею. Ему всегда нравилось играть в кошки-мышки.
Поэтому Багровый Алхимик и не сразу замечает безупречно выстроенной ловушки. Младший Элрик всегда соображает оригинальнее, чем старший. Произошедший внутри замкнутого каменного круга взрыв обжигает только самого Кимбли.
Когда Алхимик вываливается наружу, в тишину внутреннего дворика штаб-квартиры, ноги его уже не держат. Присыпанные пылью камни, которыми вымощена мостовая, больно врезаются в ребра. Кимбли чувствует, как согревает лицо сбегающая по щеке кровь. И когда перед глазами возникают начищенные военные сапоги, Кимбли находит силы чтобы приподнять голову и встретиться взглядом с мерцающими от злости глазами полковника Мустанга.
- Ал и его брат – мои подчиненные, - полковник по-уставному чеканит слова. – Если у Вас есть жалобы, можете подать их в письменной форме.
«Все равно я тебя взорву» - думает Кимбли одновременно об Элрике, девке-змее и Рое Мустанге.
Ему хватает силы воли даже не потерять сознание.

Днем идет война. Днем они вдыхают пыльный, из-за перерытой танками земли, воздух. Днем полковник Фрэнк Арчер и подполковник Зольф Дж. Кимбли не встречаются ни при каких обстоятельствах. В этом нет надобности.
Им хватает семичасовой ночи, которую они проводят в одной постели.
В аскетичной комнате Фрэнка Арчера горит ночник и почти выветрился запах табака. Арчер никогда не позволяет себе курить при Кимбли.
Багровый Алхимик сбрасывает мундир на пол и блаженно разваливается на чужой твердой постели. Чтобы соблазнить Фрэнка Арчера не надо принимать поз и строить глазки. Фрэнк Арчер создан для двух вещей: убийства и секса. Кимбли все равно, чем может обернуться его увлечение этим человеком с ледяными глазами. До утра Кимбли вообще все равно.

После секса Арчер хлебает пива из притулившейся в углу бутылки и лезет в обшарпанную тумбочку у кровати. Кимбли убирает с лица мокрые волосы и садится, прислоняясь спиной к жесткой подушке. Ночник перегорел, а луне хватает сил осветить только контуры и добавить лишних теней.
Кимбли вздрагивает, когда Арчер нащупывает в темноте его руку, что-то надевает на палец.
- Что это?
- Кольцо, - усмехается в темноте полковник.
- Ты идиот, - Кимбли пытается снять подарок, но Арчер перехватывает его руки.
- Не психуй, - он уже не смеется, голос сухой, как тогда, когда он отдает свой любимый приказ: «убить всех». – В это кольцо вложен эквивалент философского камня. Ты пользовался такими, я знаю. Он усиливает алхимию.
Кимбли думает о том, что Фрэнк Арчер перечитал любовных романов.
Кимбли думает о том, что Фрэнк Арчер слишком благоговеет перед алхимией.
Кимбли думает, что подарки – слабое место полковника Фрэнка Арчера.
- А почему вдруг кольцо? – растерянно спрашивает Багровый Алхимик.
- Потому что я так хочу.
Арчер обнимает его крепко и жестко, как обнимают приклад любимого оружия, без единого лишнего движения, без единой заминки.
- Что такое любовь? – спрашивает полковник и Кимбли кажется, что он видит сон во сне.
Он ненавидит сны.
- Посмотрю завтра в словаре, - отмахивается Багровый Алхимик, позволяя себе не обнимать Арчера в ответ.
Завтра Кимбли едет в Лиор.
Завтра Кимбли будет искать того дурака, что решил, что способен создать философский камень.
Завтра Кимбли даже не вспомнит о наивном вопросе своего любовника.
Он в этом уверен.

По узким улочкам Лиора несется волна человеческих криков. Сначала – только звук. Волна разрастается, течет в разные стороны, набухает и отражается от стен. Потом появляются люди. Люди бегут. Вперед, в стороны, по извилистым улочкам, по звонким камням мостовых. Последними идут взрывы. Череда взрывов – один за другим. Взрывы взмывают ввысь алым пламенем, взрывы осыпаются на землю пылью и каменной крошкой, взрывы настигают людей. И Лиор захлебывается криком.

Кимбли идет, вдыхая пьянящий запах взорванной плоти, расчищая дорогу в и без того полупустом городе.
Кимбли безразличны приказы фюрера.
Кимбли не интересно, что за тонкую игру ведут те, кто правит балом.
Кимбли сыграет свое соло по высшему классу.

Ишварца, выросшего перед ним, Кимбли узнает только по шраму на лице. Такие шрамы – личная метка Багрового Алхимика – участок выжженной кожи на лице, крест-накрест через лоб, по векам и до скул. Кажется, они уже гоняли когда-то ишваритов. Кажется, они уже пытались чего-то добиться. Вот только чего, и добились ли, Кимбли не помнит. Ему это и не важно. Он хочет наслаждаться взрывом, а не слушать рассуждения шрамированного парня в бесформенном зеленом плаще.
- Сейчас я в последний раз убью Государственного Алхимика, - говорит парень, сбрасывая плащ и срываясь вперед.
Кимбли протягивает вперед сжатую в кулак руку, кольцо на безымянном пальце жарко блестит красным. Ровно несколько секунд, пока красный камень не разбивается в куски. Кимбли смотрит на то, как осколки незаконченного философского камня впитываются в тутуированную руку ишварита и думает о том, что уже видел где-то такой рисунок.
А потом Шрам поднимает помутневшие от боли глаза и нападает снова.
Кимбли ненавидит драться с теми, от кого не знаешь, чего ожидать.
Кимбли ненавидит, когда его пытаются загнать в ловушку.
Кимбли пытается уловить в словах ишварита хоть какой-то смысл.
- Я сражаюсь ради мести за брата, - говорит Шрам и татуировка на его руке загорается красным цветом, - а за что сражаешься ты?
- Ни за что.
Кимбли нравится наблюдать, как вспыхивают красные глаза его противника.
Кимбли думает о том, что убьет этого парня так или иначе.
- Ты, я – мы все пустышки, - улыбается Багровый Алхимик.
Ему все равно, сколько правды в его словах.
Ему все равно, как отреагирует на них шрамированный парень.
Ему просто нужна передышка.
Он уже давно перестал верить во что-то, кроме взрывов.
- В людях нет ничего особенного, - улыбается Багровый Алхимик.
Он улыбается еще несколько секунд, до того, как земля под ногами вздымается каменной рукой, крепко стискивая ребра.
- Я не пустой, - пискляво сообщает автор ловушки, малолетний Альфонс Элрик, душа, заключенная в железную оболочку.
Кимбли думает о том, что обязательно взорвет этого парня.
- Я уже говорил тебе, - каменные пальцы сдавливают грудную клетку и голос получается задушенным и слабым, но Кимбли не может скрыть улыбки, - Я Государственный Алхимик, как и твой брат.
- Вы просто убийца, - безапелляционно заявляет Элрик.
Он говорит что-то еще, но Багровый Алхимик уже не слушает. Слова давно потеряли смысл.
Когда взрыв разбивает каменные пальцы, Кимбли спрыгивает на землю и толкает железный доспех в сторону шрамированного ишварита. Это занимает несколько секунд, но Багровый Алхимик успевает услышать, как свистит ветер в ушах. А потом его пальцы сжимаются на крепком запястье Шрама и чужая рука поддается алхимической реакции.
Кимбли мог бы рассказать, что Алхимия похожа на электрический ток.
Кимбли мог бы рассказать, что Алхимия пахнет озоном.
Кимбли мог бы рассказать, что Алхимия по фактуре напоминает лед.
Только Кимбли никогда не имел привычку подбирать сравнения своим ощущениям.
- Я хорошо преобразовал твою руку. Сейчас она впитывает кислород из воздуха, а когда напитается полностью – будет взрыв! – Багровый Алхимик привык не скрывать своих восторгов.
Вот только Шрам привык не играть по чужим правилам.
Кимбли понимает это слишком поздно. Только тогда, когда сумасшедший ишварец отрывает преобразованную руку у плеча. На то, чтобы убежать, остается не больше пары секунд. Вот только бежать – некуда.
Кимбли успевает развернуться и чувствует, как пробивает грудь чужая обжигающая сила. И быстро, с хлынувшим на мостовую потоком крови, уходят силы. Багровый Алхимик падает, встречая землю коленями и ладонями, и облизывает соленые от крови губы.
Он никогда не боялся умирать.
Он просто не верил в то, что смерть существует.
И, чувствуя, как медленно остывает что-то в груди, Кимбли делает последнее, что он может сделать – обнимает железную ногу Альфонса Элрика и позволяет току Алхимического преобразования пройти через тело.

А потом - уже наплевать на то, что орет ему в лицо Шрам.
А потом - уже наплевать, что сломанные ребра больно впиваются в легкие.
А потом – уже наплевать, что будет с этим чертовым городом.

Кимбли сжимает в кулак ослабевшую руку и улыбается, ощущая на пальце кольцо Арчера.
Кимбли надеется, что Арчеру будет сложно забыть о нем.
Кимбли не жалеет, что так и не узнал значения слова любовь.
Его нет в словаре.
Кимбли всегда ненавидел слова.

До того, как его сердце прекращает биться, Кимбли успевает пожалеть, что так и не увидит лучший из своих взрывов.

10.05.2008-22.07.2008

@темы: Зольф Кимбли, Фрэнк Арчер, гражданские, фанфикшен-автор

---

Рой Мустанг/Маес Хьюз. Автор: Jenny(+Jenny+). Капуста.

[FMA-army]

Капуста

Автор: Jenny ( +Jenny+)
Бета: Дэйрдре Лорелейя
Название: Капуста
Фандом: Fullmetal Alchemist
Пара: намек на Рой Мустанг/Маес Хьюз
Рейтинг: G
Жанр: юмор
Дисклеймер: герои принадлежат создателям аниме, я над ними только издеваюсь.
От автора: посвящается Mor-Rigan. Просто так.

Рой Мустанг возненавидел этот день с самого начала. С того момента, как, продрав глаза, вперился взглядом в календарь. День был выделен жизнерадостно-зеленым маркером.
«Я влип», - печально вспомнил Рой.

Звонок раздался в Мустанговском доме три дня назад. Отыскав в кипе нужных бумажек, уложенных на столе в живописную кучу, телефон, Рой уже через две минуты пожалел об этом.
- У меня такая идея! Ты умрешь на месте от восторга! – орал в трубку Маес Хьюз. Тихо он не разговаривал по определению. – У меня жена беременна! На четвертом месяце, ты прикинь! И она к маме поехала! Я ей подарок сделаю! Знаешь какой? Капусту соленую! Она ее обожает!
Мустанг отодвинул трубку подальше от уха, опасаясь оглохнуть, и поинтересовался:
- А при чем здесь я?
- Двадцать пятого числа мы будем солить капусту! Претензии не принимаются! – проорал Хьюз и повесил трубку.
Рой удрученно смотрел на телефон, думая, бросить или не бросить его в стену. Решил, что лучше не стоит, и поставил аппарат на стол. В стену хотелось бросить Хьюза.

И теперь Мустанг перся по рынку, таща в обеих руках авоськи с капустой. Хьюз бодренько бежал впереди, на намеки Роя, что неплохо бы помочь, сообщив, что для выбора кочанов ему нужны обе руки. Капусту он едва ли не облизывал: щупал, стучал, тыкал ногтем. Потом подхватывал кочан и швырял Мустангу. Рою каждый раз приходилось бороться с желанием увернуться.
«Еще один, и я сдохну», - подумал Мустанг, когда авоськи стали неподъемными.
- Пожалуй, хватит. – Хьюз критически оглядел авоськи, из которых жизнерадостно выпирала зеленая капуста. – Пошли ко мне. У меня такая бочечка!
Маес улыбнулся и, насвистывая, двинулся к дому. Обливающийся потом Рой тащился следом.

Если бы дома у Хьюза был привычный бедлам, а «бочечка» оказалась просто шуткой, Рой попытался бы отмазаться и слинять.
Но «бочечка» шуткой не была. А была, по меньшей мере, бочищей, занимавшей треть немаленькой Маесовой кухни. Все остальное тоже было готово. Тарелочки, нож и терка – на столе рядом с раковиной. Здоровенный тесак – на обеденном.
- А морковку я сам вырастил, - мечтательно закатил глаза Хьюз. А потом серьезно добавил. – Поэтому чистить и тереть я ее тоже буду сам. А ты будешь резать капусту!
Рой посмотрел на тесак и пожалел, что его нельзя использовать по прямому назначению.
Мустанг крошил двадцатый кочан и ругал зеленую гадость всеми знакомыми словами. Мысленно. Потому что вслух в этом доме мог говорить только сам Маес Хьюз. На протяжении трех часов. Не умолкая и не прерываясь. Хьюз тер морковку, время от времени любовно поправляя получающуюся оранжевую кучку.
- …моя жена очаровательна. Она на четвертом месяце беременности. Ты не представляешь, какие беременные женщины красивые!
Рой медленно зверел. Даже не просто зверел, а доходил до белого каления.
- Маес.
- Я уже хожу по магазинам для детей. Там такие распашоночки!
- Маес!
- Я бы хотел дочку. Чтобы глазки у нее были как у меня.
- Маес!!!
- А еще…
Рой поймал Хьюза за плечо, развернул к себе и крепко поцеловал в губы.
Другого способа заткнуть Маеса Хьюза науке известно не было.

20.11.2007

@темы: Рой Мустанг, Маес Хьюз, фанфикшен-автор

---

Рой/Хьюз, фоном - Хьюз/Грейсия. Автор: Сумасшедший Вершитель

[FMA-army]

Название: Трещины.
Автор:  Сумасшедший Вершитель
Бета: нет (и это тоже предупреждение!)
Персонажи: Рой/Хьюз, фоном - Хьюз/Грейсия, и, разумеется, яблочный пирог.
Рейтинг: думаю, PG-13.
Описание: Хьюз женится. Бытовуха, она же пошлая драма с любовным треугольником. Персонажи успешно выносят мозг друг другу, но так и не могут ничего решить. Отсутствие экшена ленивый автор оправдывает ключевой фразой. Ключевая фраза – отрывок из басни Крылова.
Предупреждения: слэш, агнст, конкретный перебор с пафосом, слезы, сопли, кошмарный ООС всех, кого можно. Даже пирога. Нувыпонели.)
Отказ: всё не мое, даже буквы и сервиз.

Фик занял 1 место на конкурсе по Алхимику на этом форуме, большое спасибо организаторам и участникам.

Я подумаю об этом завтра.
«Унесённые ветром».

Да Лебедь рвется в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав - судить не нам;
Да только воз и ныне там.

- Я женюсь. На Грейсии.
- Прибавь радости в голос, - ровно через три секунды отзывается Рой, не поднимая глаз от бумаг, из-за которых задержался в Управлении допоздна. Вот сейчас Маэс, как обычно, поморщится, потом снимет очки и потрёт переносицу.

Хьюз не двигается.
- Рой.
Мустанг поднимает голову и натыкается на неподвижный взгляд. Вздыхает, откладывает карандаш. Расстегивает воротник, встает и вытаскивает со стеллажа, из-за папок, бутылку виски. Потом идет в приемную и берет две чашки из стандартного армейского сервиза. Думает о том, что даже немного стыдно их изымать из выверенной до миллиметра композиции «готово к использованию» - порядок Риза возводит в ранг искусства. Сосредотачивается на поиске штопора, снятии обертки с горлышка.
Просто для того, чтобы оттянуть момент осмысления слов Маэса.
- Рой, Грейсия – она…
- Будущая миссис Хьюз, я понял, - бутылка со стуком становится точно посередине стола.
Вот теперь майор все-таки морщится.
- Да подожди ты, - и Мустанг замолкает, садится обратно в кресло, залпом выпивает налитое и уже полностью расстегивает китель. Ждет, пока Хьюз собирается с мыслями. Отблески от зажженной на столе лампы облизывают гладкое толстое стекло снаружи, а янтарная жидкость - изнутри. На вкус Роя, эти отблески слишком ярко-желтые, чтобы выглядеть уютно.

Ему самому сказать пока нечего. Да Мустанг и не смог бы, даже если захотел. Когда два понятия – «Маэс» и «женится», - всё-таки соприкоснулись, в голове Огненного прошла премьера постановки «Ночь в Ишваре»: рванула осколочная мина, а потом стало непроглядно темно. Рой ловит своё отражение стеклянной дверце стеллажа и вместо лица видит абсолютно непроницаемую ровную маску. Наклоняется к бутылке, чтобы налить себе ещё – может быть, избавится хотя бы от ощущения оглушённости.

А когда снова откидывается, держа в руках полную чашку, оказывается, что поблескивавшие в полутемном кабинете стекла очков Маэса были плотиной для такого отчаяния, что Мустанг едва не задыхается, когда металлическая оправа ложится на стол.
- Твою мать, - выдыхает Хьюз, не решаясь даже опустить взгляд, сжимает в руках фарфор так, что он вот-вот лопнет, - я правда не знаю, что делать. Вы мне нужны. И ты, и Грейсия.

- Маэс, иди, не волнуйся, один вечер без тебя я как-нибудь переживу. Я же знаю, Рой очень много для тебя значит.
- Родная, до сих пор не могу поверить, что у меня теперь есть такое сокровище, - Хьюз целует тонкое запястье, чувствуя, как под губами ровно бьется пульс, клянется всем богам сразу, что она никогда не узнает.
И боится, что ему и дальше будет, что скрывать.

- Ну, предложение ты уже сделал, положительный ответ получил, так что Грейсия уже твоя. И я никуда не денусь. Может, выпьешь всё-таки? - пытается говорить обыденным тоном Мустанг. Он же должен ободрить Хьюза, решившего создать семью с любимой женщиной, правильно?
И он не истеричная баба, чтобы ревновать. Тем более, ревновать своего лучшего друга к его будущей жене. Правда, сейчас ему почему-то хочется, чтобы эта ни разу им не виденная Грейсия уехала, удавилась, сгорела к чертовой матери – исчезла. От мысли делается тошно, и Рой безжалостно её выгоняет, выжигает себе где-то на ребрах: «нельзя».

Хьюз выпивает виски не морщась, как воду, и тут же наливает ещё. Мустанг отстраненно думает, что надо, чёрт возьми, взять себя в руки. Поздравить. Сказать, что всё будет отлично. Сказать, что он будет шафером на свадьбе, хотя это и так понятно. Сказать, что они всегда будут друзьями – это чистая правда. Лучшими и самыми близкими. Но никогда больше - сверх этого.

- Дай сигареты, любииимый, - нарочито тянет слово и ржет Маэс. Обоим лень даже шевелиться, но Мустанг всё-таки делает усилие, посылает Хьюза – впрочем, тоже лениво, без огонька и не очень далеко, - потом кое-как свешивается с кровати, берет с пола зажигалку, сигареты и блюдце, после съедения приготовленного девушкой Маэса вкуснейшего домашнего пирога пристроенное под пепельницу, падает обратно. Тоже ржет. Идиотское слово.
Маэс – единственный человек, прогоняющий его более бы приставшую нервной барышне бессонницу. Когда Хьюз уходит, - или перекатывается на свой угол кровати, засыпая, - Рой спокойно закрывает глаза и знает, что в этот раз песчаного ада не будет.
Маэс – единственный, способный привести Мустанга в чувство парой слов, ударом по морде или злым поцелуем. Или всем по очереди.
Маэс – единственный, который после секса никогда не попросит Огненного алхимика высечь искру, чтобы прикурить сигарету (Риза тоже не стала бы, наверняка, но Рой не станет проверять).
Дурацкое слово «любовь» совершенно неуместно. Они просто нужны друг другу.

Нужно сказать. Раз уж сам Маэс не может, Рой должен. Для своего лучшего друга.

- Рой, ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю! – вскидывается Хьюз. И вдруг, пока Мустанг еще не собрался и не подобрал слова, срывается с хлипкого стула, на котором сидел, и буквально через секунду уже нависает над креслом Огненного, отчаянно-четко выговаривает, гладя прямо в глаза:
- Послушай, я и сам не знал, что с Грейсией у меня всё настолько серьёзно, но в какой-то момент она мне стала так же дорога, как ты. Если ты меня сейчас пошлешь, я прекрасно пойму. Такой идиот, как я, заслуживает ещё не такого. Но я просто хочу, чтобы ты знал – без тебя я сдохну.

Звучит это так, будто Маэс думает, что Рой сейчас и правда, как какая-нибудь из дамочек подполковника, влепит пощечину и скажет, что не хочет его больше никогда видеть. Мустанг хочет даже засмеяться, но не получается. Потому что «Грейсия мне так же дорога, как и ты» на секунду скручивает внутренности черной болью, а «без тебя я сдохну» звенит порванной струной в унисон с точно такими же словами, прожегшими концентрированной кислотой гортань, но так и не сорвавшимися с языка.

А от Хьюза буквально несет отчаянием, если бы он не вцепился в подлокотники, у него наверняка дрожали бы руки, и Мустангу срочно нужно убедить его, что нет, он здесь, он лучший друг, он никуда не денется.
И убедиться самому, что никуда не денется сам Маэс.

Рой не находит в себе сил сказать то, что было бы правильно.
Он просто витиевато матерится и дергает Маэса к себе, грубо, быстро целует, хотя и знает, что не должен был. А друг – друг, черт возьми, мы же вроде решили, - яростно отвечает, вытаскивает Мустанга из кресла, сжимает плечи так, что наверняка останутся синяки. Будто боится, что Рой сейчас передумает, разобьет ему нос и вышвырнет к чертовой матери.
- Мудак ты, Хьюз, - под руками Мустанга с Маэса сползает синее сукно униформы, и отсроченное решение рассерженно шипит, согнанное со своего законного места, нехотя утаскивает за собой тысячекилограммовый вес, не дававший дышать, свивается под сердцем и обещает скоро вернуться. Но сейчас это неважно. А Хьюз тоже действует слишком привычно-уверенно, наизусть зная миллиметраж от одного шрама Роя до другого, чтобы Огненный не поддался искушению отложить проблему на потом.

Потом они долго сидят на узком подоконнике, накинув кители, свесив ноги в море холодного тумана с плавающими огоньками далёких уличных фонарей, приканчивают бутылку и молчат: о Грейсии, свадьбе, планах на будущее.
Дружеском долге, стыде и грёбаной ноющей потребности друг в друге, не дающих им обоим принять правильное решение.

Когда Хьюз уходит, - к Грейсии, нет, домой, и давай без этой колющей тоски в печальном вздохе, Огненный, - тени в углах кабинета уже выцветают, из угрожающих угольно-черных превращаясь в сизые и блеклые, мечутся в поисках укрытия от неумолимо наступающего утра. Рой возвращается к столу, онемевшими от ночного холода руками опирается на заледеневшую ручку кресла, дотягивается до выключателя уже ненужной настольной лампы.

На фоне светлеющего неба в квадрате окна подсвечиваемое только с одной стороны отражение лица Мустанга выглядит изломанным, треснувшим. Подполковник вертит в руках чашку с синим ободком: кажется, из этой пил Маэс, около ручки ветвится серая паутинка – всё-таки фарфор не выдержал напора Хьюза. Да какая разница, чья. Он одним глотком допивает остатки виски. Сквозь обволакивающее послевкусие алкоголя пробивается привкус сладкого домашнего теста с корицей.
В туалете Роя рвёт желчью.бездумно вертит в руках чашку с синим ободком: кажется, из этой пил Маэс, около ручки ветвится серая паутинка – всё-таки фарфор не выдержал напора Хьюза. Да какая разница, чья. Он одним глотком допивает остатки виски. Сквозь обволакивающее послевкусие алкоголя пробивается привкус сладкого домашнего теста с корицей.
В туалете Роя рвёт желчью.

@темы: Рой Мустанг, Маес Хьюз, фанфикшен-автор

---

Рой/Хьюз, Риза. Автор: sea-budjum. Утешение. На фест для Mor-Rigan

[FMA-army]

Этот фик получил приз жюри на Russian Slash and Yaoi Awards - 2008
awards.ruslash.net
 Слэшкон-Осень


Автор:  sea-budjum
Название: Утешение
Рейтинг: R
Герои: Рой, Хьюз, Риза
От автора: Прошу прощения за возможные техкосяки, текст выкладывается с мобильного устройства
Текст для  Mor-Rigan, которая хотела:

Хочу:
1. драббл/первод
2. Рой/Эд, Рой/Хьюз, Рой/фюрер(все равно по аниме или манге), Рой/... (ну и Эд/Рой, Хьюз/Рой и Фюрер/Рой, .../Рой - порядок не важен)
3. Пожелания: драма или ангст, насилие - на усмотрение автора, высокий рейтинг - тоже.
Рой/Эд - возможен и романс ))) Фюрер/Рой - возможен нон-кон ^^
4. Ограничения: не флафф, персонажи в характере.
На фесте: Новый год с Роем Мустангом

Примечание (не автора) :tv-1 based

Еще вчера вечером они топили новехонькие погоны Мигеля Хоукай в шампанском (очень кстати пришлась та бутылка, присланная из главного штаба в честь победы при N*** - теперь путь основным силам открыт), а сегодня днем Рой помогает медикам уносить раненых и видит его среди мертвецов. Глаза у Ризы блестят ярко-ярко на черном от копоти лице, и слезы (она старается, но не может их сдержать) прочерчивают дорожки в этой грязи.

Вечером их перебрасывают на другой участок, тут же завязывается бой, и Рой вынужден делать одновременно куда больше, чем обычно: наступать, и обороняться, и следить за своими людьми, и следить за людьми Ризы, и, конечно, за ней самой. Он смотрит вперед и по сторонам; когда оборачивается, языки пламени пляшут у его ног; сверкает кольцо на пальце, жжется... А Риза все время на шаг впереди и на шаг дальше, чем необходимо. Если она не погибнет в этом бою, со злостью думает Рой, то схлопочет выговор с занесением в личное дело.
Потом он отвлекается - что-то происходит на переднем фланге. Раздается истошный возглас:
- Там дети! - и правда, ишвариты выставили против них детей.
Возникает заминка, и поле на минуту замирает - только хнычет малышня, прижимаясь к отцам и матерям - чумазые, худые, в лохмотьях.
Государственные алхимики не воюют с детьми и женщинами, думает Рой, так ведь? Еще он думает о своей палатке, об уютном спальном мешке в ней и о той фляжке спирта, которую они с Маэсом разопьют перед сном - там мало, но горло смазать хватит. И он уже готов стащить свои перчатки, развернуться - и, нет, кто говорит о дезертирстве? ...вернуться на исходные позиции.
Может, так бы все и сложилось, но Рой не учел одного. Трюк ишваритов бил на жалость. Кингу Брэдли понятие "жалость" было неведомо.
- Вперед! - ревет командующий, и рука Роя - рука цепного армейского пса - вскидывается вверх, а пальцы сами собой складываются для щелчка.
Да будет пламя.
На второй раз это не становится легче. Люди врут, думает Рой.

***
Уже под утро (нет, еще не светает, но небо из чернильного стало оттенка сепии) он возвращается в свою палатку, щелкает пальцами над керосинкой, раскатывает на полу спальный мешок, достает из тряпок фляжку; он садится на пол, одним быстрым движением свинчивает пробку и делает приличный глоток. И еще один. И еще.

В палатку заглядывает Маэс, и Рой приглашающе хлопает ладонью по одеялу. Предлагает фляжку; Маэс с усмешкой мотает головой и достает из-за пазухи свою.
- За Мигеля.
- За Мигеля.
Металлические горлышки соприкасаются с едва слышным лязгом.
- Беспокоишься за нее?
Рой кивает.
- Чуть не убилась сегодня.
- Так сходи проверь. Я буду здесь.
Рой поднимается и уходит.

Около палатки Ризы он останавливается и прислушивается. Плотная ткань не может заглушить слабых всхлипов, но, когда Рой заходит внутрь, Риза вскидывает на него сухие злые глаза.
- Хоукай, - говорит Рой.
- Раньше ты называл меня Ризой.
- Раньше честь вашей фамилии защищал Мигель. Сейчас эта задача на тебе. - Рой очень надеется, что она прислушается. - И ты не имеешь права лезть в пекло, не имеешь права забывать о себе и своих людях, Хоукай!
- Дядя был со мной рядом с самого детства. - Риза смотрит перед собой остановившимся взглядом. - Я пошла в военные только ради него. Я пошла на эту войну... Мне ведь предлагали остаться при штабе в столице, ты знаешь, Рой...

Он протягивает девушке фляжку, Риза отхлебывает, заходится в кашле. Рой подходит ближе, стучит по спине; когда кашель проходит, гладит напряженные, закаменевшие плечи. Риза расслабляется, подается вперед, прислоняется лбом к его плечу. Рой думает, что от него пахнет потом, и порохом, и кровью - но Ризу это не смущает, она прижимается теснее и тихо всхлипывает под его рукой.
Рою тепло и беспокойно, по венам бродит спирт, в голове - смерть, ее сегодня было так много на поле. И, когда Риза поднимает к нему залитое слезами лицо (брови нахмурены, губы плотно сжаты, на лбу отпечаток от форменной пуговицы), он наклоняется к губам. Поцелуй выходит недолгим и соленым.
- Я договорился, - шепчепт Рой прямо в ее обветренные губы, - выговора не будет. И завтра ты останешься в тылу.
Он снова тянется к ее губам, но что-то мешает, что-то держит, что-то колет в сердце. Оказывается, Риза упирается ему в грудь острым кулачком, не пускает.
- Что-то не припомню, Мустанг, - начинает она звенящим голосом, - чтобы я просила тебя о помощи! И я не хочу, как крыса, остиживаться в тылу, когда только сегодня днем погиб Мигель!
- Война не для женщин, - говорит Рой. - Сколько детей ты убила сегодня?
- Я убивала врагов. Уходи, Мустанг, мне не нужно ни твое покровительство, ни твои утешения.
Он выходит из палатки, аккуратно задернув за собой полог.

***

Хьюз ждет в палатке.
- Скольких детей ты убил сегодня? - с порога спрашивает Рой.
Маэс на минуту прикрывает глаза.
- Ни одного. Меня услали с донесением в пункт. - После паузы он спрашивает: - А ты?
Рой молчит, потом нехотя дает ответ:
- Четверых. Последний вспыхнул словно факел. А третий подобрался так близко, что мне пришлось вытащить нож. - Рой делает глоток и меняет тему: - Риза меня выгнала. Не надо было говорить ей про выговор и завтрашнюю вылазку.
- Да, это ты зря.
Маэс достает из кармана кисет, скручивает сигарету.
- Огоньку? - предлагает Рой.
Хьюз кивает.
Рой с кряхтеньем поднимается, идет за перчаткой. Присаживается возле Маэса на корточки, левой рукой снимает с друга очки, заглядывает в потемневшие (зрачки расширились, почти полностью закрыв радужку; Хьюз близоруко щурится) глаза.
- Не дергайся.
- Боюсь, что ты подпалишь мою бороденку, - смеется Маэс; смех выходит не очень естественный.
- Ох, - Рой вздыхает, выдергивает сигарету из чужого рта. Он щелкает пальцами, затягивается и передает закуренную сигарету другу.

А потом они напиваются - очень быстро и очень сильно.
- Я... Понимаешь, - пьяно бормочет Рой, - я р-руки п-песком отдраил... А все равно... в-все равно! кровь на них чую... Посмотри, - он сует свои руки прямо Хьюзу под нос, наваливается, жарко дышит в шею. - Все в крови. Прав... правильно она меня выгнала, нечего ее этими руками.. вот так. - Он обнимает Хьюза, стискивает так, что ребра трещат. - Т-тебе вот не противно? А, Маэс?
Хьюз выворачивается из его хватки, ловит руку - больно-больно сжимает запястье, подносит к самым глазам. Рассматривает пристально.
- Крови не чую, - сообщает он с предельно серьзным видом, а потом вдруг выкидывает фокус - проводит по ладони Роя языком. - Чую... Чую послушного армейского пса.
- А так... не противно?
Поцелуй выходит долгим, горьким, но не один не торопится его разрывать.
А потом у них обоих - шальные руки и шальные глаза, пальцы путаются в застежках, цепляются за нашивки, серые форменые рубахи летят в одну сторону, сапоги (с утра сверкающие и начищенные, сегодня до колен заляпанные глиной) - в другую. Рой лезет Маэсу в белье, нащупывает член, чертыхается. Вытягивает руку, зубами стаскивает перчатку - да, теперь правильно, теперь хорошо, кожа к коже - горячо как в битве, Маэс шумно дышит.
Секс у них получается быстрым, бурным и удивительно неловким - хуже, чем у подростков.
Зато Рой больше не чувствует крови на своих ладонях.
- Я не хочу быть цепным псом, - шепчет Рой перед сном, перед завтрашним боем.
- Тогда порви цепь, Рой. Стань волком.

Война идет своим чередом, но Рой так и не привыкает к бессмысленным убийствам и необсуждаемым приказам.
Маэс больше не говорит с ним о Ризе, а Риза - что ж, она примет его покровительство, только до этого еще много лет.

***
"Порви цепь".
Рой вспоминает эти слова через несколько лет, когда идет приносить семье Хьюза соболезнования.
- Теперь защита фамилии на вас, - говорит он; словно эхо долетает из прошлого. И Грейсия подается вперед, прислоняется, и Рой гладит ее напряженные закаменевшие плечи.
Она расслабляется под его рукой. Она принимает его утешения.


Конец

@темы: Риза Хоукай, Рой Мустанг, Маес Хьюз, другие военные, фанфикшен-автор

---

Рой/Хьюз. Автор: Cifer Драббл для Mor-Rigan

[FMA-army]

В мммм.... 2008? cifer мне подарил этот великолепный драббл. Делюсь и тут с сообщниками.


автор:  cifer (seifer)
фандом: FullMetal Alchemist
перинг: можно сказать Рой/Хьюз
рейтинг: G. или R. все зависит от вас
примечание: для Mor-Rigan




Худший из его кошмаров - сон об Ишваре.
Этот сон постоянно возвращается, и штатный мозгоправ понимающе кивает и говорит - да, да, это обычно, вам нужно отвлечься, вам нужен отпуск, глубокий сон, покой. Никакой работы, долгие прогулки; это проходит, это война, вы же понимаете - война, мы все больны ей, мы все на ней умерли.
И когда этот издёрганный мальчишка - ранняя седина, ввалившиеся больные глаза, уродливый шрам от ожога на небритой впалой щеке, белый халат поверх аместрийской военной формы, - дрожащими руками прописывает ему снотворное, Рой смотрит на его часы, которые лежат на столе рядом с пресс-папье. На крышке - глубокая вмятина, цепочка свернулась маленькой серебряной змейкой, - и всё, что Рой слышит, это их тиканье, чёткий механический звук, заменивший Алхимикам живой стук сердца.

.... ->>>>

Снотворное действует отлично: сны становятся ярче, глубже, вырваться из них невозможно, пока не настанет утро.
Каждую ночь Рой снова и снова подставляет ладони под струйку мутной воды, и Хьюз, который держит жестяной ковш, улыбается Мустангу и говорит: посмотри. Вода стекает с рук Роя красной, и сколько он ни трёт ладони, кровь никак не хочет смываться.

Посмотри, улыбается Хьюз, наверное, тебе лучше надеть перчатки, а то вдруг кто-нибудь увидит, - но и сквозь перчатки проступают красные пятна; а потом налетает горячий ветер и приносит запах горящего мяса, и чёрные хлопья жирной сажи, которые оседают на лице Роя, на его волосах. И Хьюз, улыбаясь, говорит: тебе никогда не отмыться.


Хьюз не алхимик, и ему нет нужды торговаться ни с самим собой, ни с мирозданием. Никакого принципа равновесия, никаких невидимых чаш весов - бери, когда захочешь, и не задумывайся о том, что придётся отдать взамен; отдавай так же щедро, как берёшь; никаких рассчётов и никаких сожалений.
Он берёт пепел, оставшийся от Роя, и щедро льёт в него свою спокойную нежность, и создаёт человека из пыли и грязи, как древний аместрийский бог. Это древней, чем алхимия, это дикая, изначальная магия, солёная и жаркая, как кровь.
Руки Хьюза касаются каждого дюйма его тела, каждую ночь Хьюз лепит его заново: ступни, голени, бёдра, живот и рёбра, шея и лицо; а потом склоняется над ним, прижимается губами к его рту и вдыхает в него жизнь, и, утомлённый, засыпает рядом, лбом уткнувшись в его плечо.


И Рой снова остаётся один на один с темнотой, и Ишвар возвращается.
Из черноты тяжёлого сна встают красные развалины на жёлтом песке, глаза слезятся от пыли и безжалостного солнца, и выстрелы за барханами становятся всё ближе, и выкрики на чужом гортанном языке.
Ишварские пули прошивают Роя насквозь.
Он мечется по постели, стонет, и Маэс наваливается сверху, прижимает его к сбитым простыням, шепчет: всё в порядке, Рой, это сон, я здесь, и ты здесь, всё давно кончилось, это сон, слышишь? Рой пытается пробиться из глубины красно-жёлтого раскалённого кошмара наверх, к голосу Хьюза, распахивает невидящие безумные глаза, но Ишвар никуда не исчезает, и навалившееся сверху тело Хьюза такое тяжёлое, будто он мёртв, и Рой кричит, его пальцы сами собой складываются для щелчка на секунду раньше, чем он понимает, что война прошла, и ишварские песчаные бури уже успели добела вылизать кости умерших на ней и развеять память о них над дюнами.


И, как тысячи других оставшихся в живых - обожжённых, измученных, иссушённых жаром пустыни и тупой, беспричинной, приказом свыше предписанной ненависти к тем, чьи глаза и кожа отличны от твоих по цвету, как тысячи сломанных, отработанных деталей военной машины Аместрис, - каждую ночь Рой гибнет на давно отгремевшей войне, и воскресает, и, воскреснув, плачет от беспомощной зависти к тем, кто действительно умер тогда.

@темы: Рой Мустанг, Маес Хьюз, фанфикшен-автор

---

Рой/Хьюз, намек на Рой/Эд. Автор: LazyRay. Природа любви.

[FMA-army]

Публикуется с разрешения автора.


Природа любви.
автор:  LazyRay
www.diary.ru/~LazyRay/p25743082.htm
пейринг: Рой/Хьюз, намек на Рой/Эд
рейтинг: R
примечание: (не от автора) по времени аниме - Эд уже на службе, Хьюз еще не погиб


- Природа любви такова...
- Ох, нет... –

...

Рой уронил голову на стол с легким стуком.
Когда Маэс выпивал, его тянуло философствовать. Когда он выпивал много, он смотрел на Роя мягким ласковым взглядом и говорил, какой он хороший. Когда он напивался до чертиков... ну, это бывало редко. При всей его идиотичности Хьюз доверял очень ограниченному числу людей, в компании которых мог бы позволить себе так расслабиться. Одним из этих немногих «счастливцев» и был Рой, которому пить практически не позволялось. Если Огненный Алхимик перестанет отдавать себе отчет в своих действиях... количество жертв будет непредсказуемым. А остановить его будет очень непросто. А пить без перчаток, при его-то положении и количестве врагов... лучше вовсе воздержаться. Приходилось воздерживаться, хотя это не означало, что он не может просто составить компанию. Поэтому иногда ему приходилось брать на себя тяжкую ношу ответственности за друга. Иногда эта тяжкая ноша ответственности превращалась в тяжкий груз на плечах, когда ему приходилось тащить домой очень нетрезвого друга. Но это он готов был стерпеть. Главное не дать Маэсу допиться до...

- ... что в любовных отношениях всегда - один любит, другой всего лишь позволяет любить себя.

... до такого состояния, как сейчас. Пьяный ли, трезвый ли, Маэс всегда видел Роя насквозь. Но лишь выпив, он позволял себе сказать такое, что, как он не мог не знать трезвый, очень больно ранило его друга.
Поэтому Рой даже не вздрогнул, лишь тихо вздохнул, по-прежнему не поднимая головы, пряча лицо. К счастью, Маэс потом почти ничего не помнил.
Его затылка коснулась теплая рука, взъерошила волосы.

- Маэс, - пробормотал Рой.

Он должен был добавить: «Не надо». Они договорились остановиться, когда в жизни Маэса появилась Грейс; они строго придерживались этого правила, и со временем у Роя даже стало получаться верить, что это к лучшему. Но он не мог не наслаждаться прикосновением. Взглядом. Улыбкой.

«Один любит, другой всего лишь позволяет любить себя».

Или уже не позволяет, когда проходит время.
Рука мягко сползла с затылка на шею, коснулась полоски кожи между жестким воротником и короткими волосами. Рой вздрогнул. Даже несмотря на годы, несмотря на запреты, несмотря на понимание, что от этого будет только хуже, даже несмотря на новое чувство, он не смог бы отказаться от этого прикосновения. Даже если Хьюз не вспомнит о нем завтра.
Теплые шершавые пальцы под воротник... Рой вздрогнул и выпрямился: не здесь же!


- Кажется, тебе пора домой, - пробормотал он.
- Рой, Рой, - покачал головой Маэс, - какая жалость, что ты не пьешь!
- Тогда тебе пришлось бы хлестать одну воду, - бросил Рой, вставая. – Идем.
- Какая жалость, - повторил Маэс, с трудом поднимаясь. – Нам нужен третий.

Рой едва не расхохотался. Похихикивая под нос, он подхватил друга под руку и потащил прочь из бара.

- Нам нужен кто-то еще, кому ты мог бы доверять. В чьем обществе ты мог бы позволить себе напиться. Кто был бы алхимиком, чтобы твоя паранойя успокоилась. И кто был бы трезвенником.
- Конечно, - бормотал Рой, почти не слушая; они выбрались из бара.
- Или он мог бы быть слишком молод, чтобы пить.
- Еще слово и я уроню тебя в лужу! – предупредил Рой.
- Вот, - огорчился Хьюз, - я ему как лучше...
- Как лучше? – пропыхтел Мустанг, поднимая руку перед приближающейся машиной. – Да я в жизни не сниму перчаток в его обществе!

Машина остановилась. Рой затолкал неохотно повинующегося друга на заднее сиденье и сел рядом. Сказал адрес. Устало откинулся на спинку сиденья.

- Грейс знает, где ты?
- Я сказал, что задержусь сегодня. Куда ты меня везешь?
- К себе. Не могу же я позволить тебе заявиться домой в таком виде.

Машина повернула. Маэс неуклюже упал на Роя, прижав его к дверце.

- Надо же было так наклюкаться, - заворчал тот, отталкивая навалившуюся тушку и пытаясь подняться.
Прикосновение губ к щеке заставило его замереть и вытаращиться. В машине было темно, но не догадаться о намерениях Маэса было сложно. Две руки упирались в грудь, принуждая оставаться на месте, губы опять скользнули по щеке, нащупывая рот.
Словно девять лет назад. Словно как тогда, и они снова как два молодых глупых щенка возятся на узком сиденье машины, и торопливые неумелые еще губы покрывают его лицо короткими поцелуями и, наконец, припадают к его губам, и плевать, где они и что подумает человек за рулем...

Рой охнул в поцелуй, приоткрывая губы под напором Маэса, выгибаясь, насколько возможно, вверх, ближе к его телу. Руки оказались неудобно зажаты между ними, и никакой возможности обнять, прижать еще теснее к себе.
Маэс поднял голову, заставив Роя невольно потянуться вверх, за ускользающими губами любимого. Но цепочка жарких поцелуев принудила его снова уронить голову назад, отворачиваясь, подставляя шею и пылающее ухо. А потом одна из удерживающих его рук скользнула ниже, и Рой тихо вскрикнул.

- Приехали, - крикнул таксист, с любопытством пялясь в зеркало заднего обзора.
Маэс словно не услышал. Он выцеловывал левое ухо Роя...
- Маэс, - прошептал Рой.
... поглаживал его живот через слои одежды...
- Маэс.
... сдвинул руку еще ниже...
- Черт! Маэс, хватит!

Маэс обиженно отодвинулся. Рой оттолкнул его и, нашарив ручку, выбрался из машины. Маэс, что-то бурча, полез следом через ту же дверь. Пока Рой расплачивался с шофером (стараясь не склоняться ближе, чтобы его не могли узнать при встрече), Маэс умудрился выгрузиться из машины и стоял рядом, пошатываясь. По крайней мере, он никого не домогался. Подавив невольное сожаление по этому поводу («это к лучшему!»), Рой повел его в дом.
Но едва он закрыл дверь, две сильные руки схватили его и крепко приложили о стенку. Не успел он вздохнуть, как Маэс уже прижимался к нему всем телом, целуя жадно, яростно и совсем не похоже на себя.
«Да что с тобой сегодня?» - думал Рой, поднимая руки, обнимая. Он не хотел, не мог отказать этому человеку. Не тогда, ни сейчас. Может быть, никогда. Маэс потянул его на пол.
- Где твое терпение? – тихо рассмеялся Рой, но смех закончился стоном: Маэс наконец-то расстегнул его брюки...


* * *

Утро приветствовало его ярким светом сквозь распахнутые занавески – прямо в лицо; легкой ломотой и приятной усталостью во всем теле... и пустотой в постели рядом. Рой протянул руку и погладил простыню – место было еще теплым. Маэс опять умудрился выскользнуть из его постели незаметно. Рой зажмурился и откинулся на спину, закрыв лицо локтем. Наверное, проснулся утром и понял, что натворил вчера. И ушел. Рой, конечно, сможет сделать вид, что ничего не было...

- Засоня.

Рой мигом сел на постели, остолбенело уставившись на Маэса. Тот стоял на пороге в одном полотенце вокруг бедер и улыбался.

- Я думал... – начал Рой.
- Что я ушел, конечно.

Хьюз прошел в комнату и сел на постель. Он все еще улыбался. Это слишком хорошо, размышлял Рой, искоса поглядывая на любовника. Не ужасается вчерашнему, не сбегает тихо, даже не пытается извиниться. Совсем как раньше. До Грейс. И совершенно невероятно.

- Я был так пьян вчера, - сказал Маэс.

Ах, вот оно. Рой кивнул и отвел взгляд. Рука коснулась его подбородка, заставляя смотреть в глаза.

- Я хотел попросить прощения, - прошептал Маэс.
- Не надо, - Рой попытался высвободиться, его не пустили.
- Я не был слишком... груб?

На самом деле был, но Рой не собирался признаваться в этом и, упрямо сжав губы, покачал головой. Маэс только хихикнул.
- Как будто ты можешь что-то скрыть от меня, - вздохнул он.

С этими словами он толкнул Роя назад, опрокидывая его на спину, и склонился над ним.
- И все же я хочу получить прощение, - сказал он и опустил голову ниже, припадая к губам.

Как будто Рой мог сказать ему «нет». Тем более, когда его так просили. Он мог только сладострастно вздыхать, когда Маэс, лишь скользнув по губам, припал к его шее. Рой запустил пальцы в короткие волосы друга, взъерошил, дернул легонько за прядку. На это ему ответили весьма чувствительным укусом за ухо. Рой дернулся от неожиданности, зашипел, и, обняв Маэса, резко перевернулся, оказавшись сверху. Маэс только ухмылялся.

- Ах, вот как, - Рой сузил глаза до узких щелочек в предвкушении.


Пронзительный визг телефона заставил их вздрогнуть. Рой нахмурился и встал ответить, уже собранный и насторожившийся: домой, да еще в его выходной день, ему звонили только при чрезвычайных ситуациях. Уже поднимая трубку, он понадеялся, что эта проблема, какой бы она ни была, не имеет отношения к Эдварду... к братьям Элрикам. Он не был готов решать такие сложности этим утром.

- Мустанг, - бросил он в трубку, краем глаза наблюдая за лениво потягивающимся на его постели Маэсом; ему не терпелось вернуться в объятия любовника.
- Рой? – этот голос он узнал бы из тысячи.
- Да, - ответил он, послушал немного. – Да, он здесь.

Маэс, исподтишка наблюдавший за ним, тоже нахмурился и сел на кровати. Рой еще раз кратко повторил «да» и шагнул к Маэсу, протягивая ему трубку.

- Грейс, - коротко сказал он, отвернулся и ушел в ванную.

Может быть, горячая вода смоет эту внезапную горечь?
Он старался не слушать, выходя из комнаты, голос Маэса, он не хотел знать, звучала ли тревога в голосе Маэса или вздох облегчения. Да, Грейс просто беспокоилась о своем супруге, она не собиралась упрекать его в чем-то или, упаси боже, подозревать. Милая Грейс! Всегда с таким вниманием и теплотой относящаяся к лучшему другу своего мужа, всегда с улыбкой встречающая его во время его редких визитов в гости...

Рой захлопнул за собой дверь ванной и включил воду. Будь проклята невозможность забыть эту любовь! Будь проклята эта способность любить, как-то сохранившаяся в нем! Будь прокляты его чувства, и нынешние и прошлые, потому что один возлюбленный еще слишком молод, чтобы принять их, а второй – слишком женат!

Рой запрокинул голову, подставляя лицо горячей воде. Он уже знал, что это бесполезно...
Когда он вышел из душа, полчаса спустя, в коридоре его поджидал Хьюз. Полностью одетый. Рой немного растерялся: честно говоря, не ожидал застать его здесь. Все еще здесь. Он поежился и плотнее закутался в пушистый банный халат.
Маэс все время смеялся над его привязанностью к таким вещам, но некоторые просто родились на юге и любят тепло больше, чем остальные...

- Рой, вчера...
- Не надо ничего объяснять, - попросил он, глядя в сторону.
- Вчера убили Дэна Бассета.

Рой едва ли пару раз встречал Бассета лично, но Маэс много рассказывал о своем коллеге, считал его большой умницей и просто очень хорошим человеком. Бассет был другом Маэса. Не удивительно, что вчера...

- Он был твоим другом, – в самом деле, что можно сказать? – Рой ненавидел смерть и говорить о ней никогда не было легким делом, даже ради Маэса.
- Другом, – внезапно Маэс шагнул ближе и крепко обнял Роя. – Но ты – больше, чем друг. Так что... пожалуйста, не умирай. Только не ты.
Маэс был – напуган? Это было так непохоже на него.
- Конечно, нет. У меня еще слишком много дел. – Но Рой не шелохнулся, не поднял руки для объятья, просто стоял, позволяя обнимать себя.

- Да, - сказал Маэс, с явной неохотой разжимая руки и чуть отступая назад.

- Тебе пора, - тихо напомнил Рой. – Грейс...

- Да, - еще раз повторил Маэс, не сводя ожидающих глаз с лица Роя. – Да, конечно.

«Пожалуйста, Маэс, не надо усложнять все еще больше. Ты никогда не оставишь ее, а мне никогда не будет достаточно таких встреч урывками».

- До встречи, - сказал наконец Маэс и вышел, тихо закрыв за собой дверь.
«До встречи...» - Рой закрыл глаза и прислонился к двери лбом.

@темы: Рой Мустанг, Маес Хьюз, Эдвард Элрик, фанфикшен-автор

---

Рой/Риза. Перевод: moody flooder. A revolution without dancing is...

[FMA-army]

С разрешения переводчика.


A revolution without dancing is a revolution not worth having
Автор: zauberer_sirin
Перевод:  moody flooder
Рейтинг: G
Герои: POV Havoc, Roy/Riza
Оригинал: тут

487 слов

- Если мы не помним, зачем мы начали эту войну, нет смысла ее продолжать.
Это первое, что я от него услышал в последний день.
Было утро, но из окопов небо казалось выцветшим, пустым, блеклым. Мы давно утратили иллюзии о победе, так что я не понимал, почему он продолжает говорить о войне. Почему его голос кажется таким же чистым, доверчивым и наивным, как и в первый день.
Я не ответил.
Позже я переспросил - когда он вертел в руках шахматную фигуру, с которой никогда не расставался, королеву; остальные фигуры сломались или порастерялись во время разных путешествий, на разных фронтах; когда у него осталась только дюжина фигур, он выдал по одной каждому из нас. Брэде он с хитрой улыбкой вручил пешку; я все еще таскаю в кармане коня.
Я переспросил: ради чего все это? Ради чего мы сражаемся?
Я и правда забыл. Помнил только, что сражаюсь за него.
Он так на меня посмотрел, что мне снова захотелось назвать его полковником, из уважения и нежности. Он отвел меня в сторону, подальше от облаков, расцвеченных выстрелами, и шума взрывов.
Он говорил долго - что-то я уже забыл, но некоторые слова до сих пор звучат у меня в ушах; он рассказывал, за что сражается.
(запах кофе воскресным утром, вечера, когда ты с Брэдой убеждаешь меня выпить с вами, и плевать на похмелье, прогулки с Черным Хаяте в парке, я покупаю "Восточный вестник", даже когда живу в Сентрале, а иногда Хоукай - Риза, поздно пытаться что-то скрыть, да? - позволяет мне вымыть ее волосы; шахматы, книжки, Армстронг и его невозможная вера, теплая постель после дождливого дня; мне нравится поддразнивать Эдварда Элрика, наблюдать, как растет Элиза; Хоукай, Риза; каждый день с тех пор, как я вас встретил, вас всех, даже тебя, Жан)
- А ты ради чего сражаешься, Жан?
Мне так и не удалось ему ответить.
В тот же день кто-то нашел несколько старых пластинок и проигрыватель, Мустанг их сумел кое-как починить, собрал всех, и тогда тяжелый пыльный вечерний воздух заполнила тихая мелодия.
Мы все танцевали друг с другом - побратимы, напарники, братья, друзья и любовники, хотя бы на миг. Я помню, как поклонился мне Брэда, как неуклюже танцевали Фэлман и Хоукай, как мы все смеялись. А полковник - для меня он все еще полковник, и останется им навсегда - тоже танцевал с каждым из своих солдат. Со мной.
Но последний танец, когда все уже устали, он приберег. Я наблюдал за ними в те последние часы грязи и темноты, холода и пальцев на курке. Пластинка была, конечно, поцарапанная, но песня была медленная и красивая. Хоукай опустила голову ему на плечо, и они почти замерли, только покачивались, сплетя пальцы, а он прижимался губами к ее волосам.
Он улыбался.
И когда я увидел, как мужчина, ради которого я пошел на войну, танцует с женщиной, которую любит, я наконец его понял.
- А ты ради чего сражаешься, Жан?
Как-то я спросил у Хоукай, какая фигурка у нее.
Она только улыбнулась, но я знал, что ей достался король.

@темы: перевод, Риза Хоукай, Рой Мустанг, фанфикшен, Джин Хавок

---

Рой/Риза. R Перевод: moody flooder. Любовь по строчкам

[FMA-army]

С разрешения переводчика.


Название: Любовь по строчкам
Автор: zauberer_sirin
Переводчик:  moody flooder
Рейтинг: R
Пейринг: Рой/Риза

у переводчика - тут

Любовь рвется наружу. Она не будет ждать покорно, молчать, слушаться, думать о вашем удобстве, быть заметной, но неслышной. Она обязательно прорвется пронзительной хвалой, разбивая стекла, разливая воду. Она не спокойна. Она - охотник, а вы - дичь.
Жанетт Винтерсон

В городе, в котором родился Рой, девчонки-подростки, стоя босиком во дворах, читали дешевые романы о любви во время войны.
Он мог бы часами рассказывать о книжонках в бумажном переплете, о девочках, купающихся в скверно подобранных эпитетах и солнечном свете, делающем их похожими на картину, а не на живое существо. Он тоже читал эти книги

...

, затерявшиеся между учебниками по химии, затерявшиеся в его бродячей юности, побегах и переездах. Откуда они и брались; Рой был уверен, что такого не покупал.



Девочки, читавшие эти дурно написанные истории, - часть из них наверняка стала солдатами, и, возможно, это объясняет то, что все вокруг занимаются любовью. Фронт пахнет сексом не меньше, чем смертью.


Она заминается, прежде чем сказать ему, что она девственница. Рой ничего не говорит в ответ, просто решительно накрывает кровать полотенцем, чтобы защитить простыни; не помогло, конечно, и утром ему приходится переворачивать матрасс, чтобы спрятать доказательства нарушения несуществующих правил. Он уже спал с девушками, и неколько из них были девственницами. Он знает, что делать. Это успокаивает Хоукай; не без доли тревоги она замечает, что начинает ему доверять. Все в ее мыслях противится тому, что на него можно опереться. Она не доверяет никому - такой уж выросла, замкнутой и скрытной, как неразвернутая книга. Ее научили не верить в страсть, и поначалу ее пугает его красивое тело, горячие прикосновения его рук.


Рой не знает, чего ждать от любви. Похожа ли она на музыку? Как-то Хьюз сказал ему, что когда ты влюблен, в твоих ушах звучит музыка, настоящие оркестры, симфонии, исполненные грандиозных лирических переливов. Но Рой не слышит музыки, опрокидывая ее на кровать; она сама - как музыка, и миги тишины разрывают ритм, как воздух рвет пробитое легкое. В тишине между ее стонами и ее вздохами он боится пошевелиться, просто прижимается губами к ее шее, влекомый течением успокаивающего шепота, в постели с сиреной в теплом незнакомом соленом море.


Она боится, что кровь вызовет у него отвращение, но он с удивлением обнаруживает, что в ней нет ничего, чего бы он не любил; возможно, это и есть любовь, а не хьюзовы скрипки и струнные квартеты. Он кладет полотенце между ее ног и, разморенный, засыпает, обхватив ее талию рукой. Так он будет засыпать все следующие годы.
Утром они вместе стирают простыни. В разгар войны окровавленная тряпка ни у кого не вызывает подозрений, поэтому они беспечны. Почему-то Роя это радует, и он в который раз задается вопросом: может, это и есть любовь - радоваться от того, что можешь выполнять вместе с ней самые обыденные задания? В розоватой воде из пальцы встречаются и замирают, сплетаясь; они делают вид, что не смотрят друг на друга.


Возможно, он не имеет права влюбиться. Но - разве можно это разрешить или остановить? Ему кажется, что это у него написано на лбу. На что похожа любовь? Ему никто этого не объяснял, он родился в семье, где молчание и скрытность были в почете. Но когда отец смотрел на мать - просто смотрел, не обнимал и не ласкал, - любые слова были лишними. Похожее ли лицо он сейчас видит в зеркале? Во всяком случае, Рой знает наверняка, что он начинает ухмыляться, завидев Хоукай в столовой в полдень.
Он украл для нее апельсин. А на выходных они вдвоем идут на последний открытый базар (конечно, открытый для военных; поставки для бунтарей никогда не прекратятся) и вместе покупают фрукты - лайм. Многие молодые солдаты слегли с цингой - их впервые отлучили от мамочек, и они не знают, чем себя накормить. Рой и Хоукай могут позаботиться о себе, они подчеркнуто независимые люди, что делает его одиноким, ее - недоверчивой. По природе сироты, хотя их родители живы.


Как-то Хоукай видит Роя над учебником староишваритского. Ишвариты сами давно забыли свой древний язык, но Рой знает несколько изречений, может выговорить дюжину тарабарских слов (в ишваритском произносится каждая буква), и, хотя он их не понимает, ему нравится носить их под языком. Хоукай когда-то удивлялась, зачем ему это, ради чего он старается, какой из этого толк. Но те времена прошли.

Война медленно (слишком медленно) приближается к концу, и руки Роя все чаще в крови, а Хоукай все метче стреляет. Это уже не кровь любви, а кровь смерти.
Рой собирает информацию об ишвальской истории и обычаях при каждом удобном случае; это помогает ему всей душой ненавидеть эту резню, всей душой ненавидеть себя.


Если бы ему удалось измерить точную высоту любви, время, когда она отбрасывает на земле самую длинную тень, - смог бы он записать ее формулу аккуратным печатным почерком и показать ей? Рой пытается, все чертит и чертиит, переписывает измазанный пролившимся чернилом палимпсест.
- Я писал тебе письмо.
- Зачем? Ведь я тут, - говорит она, забрасывая ногу на его колени, опираясь на него для равновесия, опираясь на него. Все чаще ее равновесие зависит только от него.
- Потому что когда я говорю, что люблю тебя, мне просто нечего больше сказать.
Это заставляет ее улыбнуться. Она и мечтать не могла о красивом юноше, который заставил бы ее улыбаться.


...Поднимаясь на холм за их палаткой, они видят черный, догорающий город. За обедом они так близко сдвигают стулья, что их колени соприкасаются (никто не замечает), Рой смеется над тем, как она держит вилку (никто не слышит), она ненавидит картофельное пюре и позволяет ему таскать свои овощи, и Рой порой желает, чтобы война никогда не кончилась (никто об этом не знает). Их обитель, их мглистые вечера - он оставляет ботинки возле кровати, она перебирает его книги, бережно их ощупывает (он загибает страницы там, где остановился в истории, оставляет их на полу, так, что переплет трескается - его отношения с книгами почти физические). Он думает: давай загнем страницу, остановим историю здесь, на этой сцене, когда я целую твою шею, на этом диалоге, в котором я говорю, что скучаю по тебе, даже когда ты рядом, на этом моменте.


Как-то водонапорная башня ломается (провокация - шепчутся в лагере, и тем днем убивают больше ишваритов, чем обычно), и они не моются четыре дня. На четвертый день Риза целует его и думает, что, наверное, это и есть любовь, а не то, что описывают в книжках, которые читали девочки в родном городе Роя, и не то, что описывают в книжках, которые Рой прячет под кроватью (помятые страницы, истертые обложки, прекрасные дамы в опасности, полные эвфемизмов эротические сцены); так она думает, целуясь, и ей кажется, будто это чей-то голос говорит у нее в голове, но она не прислушивается.


Иногда кажется, что это настает конец света - он небрит, она исхудала, а форма износилась, особенно манжеты и воротничок.
Все книги, что ты читал, ошибались, думает Рой поздно ночью, когда Хьюз, пьяный от паленого ликера, паленых сигарет и шоколада, пытается найти на стареньком радио музыкальный канал - будто в этом мире есть музыка, утешение и та любовь, о которой Рой читал в книгах; есть только роева рука, гладящая шею сидящей на кровати Ризы, и треск радио сплетается в мелодию песни о любви. Будто они не убивали сегодня. Будто они не будут убивать завтра.

Будто они могут загнуть страницу.

@темы: перевод, Риза Хоукай, Рой Мустанг, фанфикшен

---

Арчер/Кимбли, Грид/Кимбли. Жадность/Кимбли. Автор: Jasherk [Jasherk K.KraKamyn] NC-17

[FMA-army]

Название: «То, что не может дать тебе он»
Автор: Jasherk K.KraKamyn
Фандом: Цельнометаллический алхимик
Пэйринг: Арчер/Кимбли, упоминается Жадность (Грид)/Кимбли
Рейтинг: R (NC-?)
Саммари: Арчер добился восстановления Кимбли в звании и рассчитывает на его благодарность
Author's note: соблазнился заявкой на kink-fest http://www.diary.ru/~fmakink/. Сюжет пришел в шесть утра, так что не пеняйте. Какой есть.
WARNING: мат
У автора:
тут и тут

ТО, ЧТО НЕ МОЖЕТ ДАТЬ ТЕБЕ ОН
By Jasherk K.KraKamyn

- Поздравляю, подполковник. Я добился, чтобы тебя восстановили в качестве государственного алхимика.
- Умм. Прикольно.
- Это что, вся твоя благодарность?
- А ты ждал, что я поползу к тебе на брюхе и стану лизать твои ботинки?
- Ну, хотя бы символически.
*~*~*
Каждому мальчику на свете хочется иметь настоящий, а не игрушечный пистолет.
Как любому карьеристу, Арчеру нужен был серьезный козырь в его колоде. И Багряный алхимик должен был стать этим козырем. Алхимик-психопат ишварской войны – его неигрушечное оружие массового поражения. С собственным разумом; злобной, плохо управляемой волей и совершенно без предохранителя.
И, как любой карьерист, Арчер не признавал небезопасного секса со своими орудиями.
Кимбли же, как ни странно, похоже, нисколько не возражал против веревок на запястьях, прикрутивших его руки (каждую в отдельности и на расстоянии друг от друга) к кованной спинке кровати.
Или не так…
В любом государстве, где военные играют главную скрипку в большом оркестре, офицерский состав может позволить себе красивую жизнь. В частности, молодой и перспективный подполковник Фрэнк Арчер квартировался, снимая этаж в одном из доходных домов в районе зажиточных мещан. У него были большая гостиная в зеленых тонах, большой кабинет цвета хмурящегося моря, большая гардеробная под орех и большая спальня по странному совпадению багряных тонов, с большой кроватью красного дерева. На этой кровати, абсолютно голый, если не считать паутины шрамов, абсолютно бесстыжий, с ухмылкой на лице, с руками, раскинутыми и привязанными к спинке кровати, лежал Кимбли.
- Ты всегда был такой шлюхой?
Арчер сидит рядом с ним, в длинном светлом халате, с бокалом бренди в руке и медленно водит пальцем по старым рубцам на боку Кимбли.
- Кто бы говорил, - усмехается Багряный.
- Мы теперь в одной лодке, - рука Арчера скользит на бедро Кимбли.
- Мне случалось плавать с разными экипажами, - небрежно пожимает плечами Багряный. Его член, спокойный и мягкий, невозмутимо покоится в обрамлении темных паховых волос. Таким же невозмутимым он остается все то время, пока Арчер, уже без бокала и в распахнутом халате, сосредоточенно и жестоко мучает темные плоские соски Кимбли, гладит живот, трогает пупок, подбираясь к половым органам. То и дело он внимательно заглядывает в лицо Кимбли, ожидая увидеть реакцию на свои действия.
- Фрэнк, ты – мужик или лесбиянка? Заканчивай страдать херней и уже еби меня, если хочешь, - чуть высокомерно щерится на него Кимбли.
Арчер смотрит на него с недовольством и легким раздражением, но при этом согласно перемещается между раздвинутых коленей Кимбли. Тот послушно приподнимает бедра.
- Фууу, - невольно вырывается у Арчера.
- Что, не нравится?
- Сколько раз тебя рвали?
- Мне просто посчитать или рассказать с подробностями?
- Это Жадность? Или… в тюрьме?
- А я никогда не прекращал вести активную половую жизнь.
- Ты просто психованный мазохист, Кимбли.
- Если бы ты был прав, я бы сейчас скулил от восторга.
- Тогда чего же ты хочешь?
Пальцы Арчера боязливо вжимаются в самый центр сложного созвездия шрамов. Не встретив особенного сопротивления, уже увереннее вдавливаются внутрь.
Вместо ответа Кимбли красноречиво шевелит связанными руками.
- Это у тебя будет, - обещает ему Арчер, - но позже…
- В таком случае, желаю и тебе приятно провести время, - снова щерится Кимбли и закрывает глаза.
И пока требовательные пальцы одной руки настойчиво растягивают его внутренние мыщцы, а пальцы другой играют его мошонкой, он представляет себе совсем не эти руки. Он вспоминает. Всегда решительные, неотвратимые, как смена дня и ночи, властно-заботливые, нежно жестокие. Иногда твердые, как гранит, почти что холодные на ощупь. И биение алхимического пульса под этой кожей. И упоительное сознание того, что можно взорвать это мощное, грациозное тело, одновременно ощущая его в себе. И можно делать это снова и снова…
От душной судороги возбуждения Кимбли издал горлом тихий, протяжный выдох.
И тогда Арчер вставил ему.
Ничего, все терпимо. Кимбли даже подался навстречу, левой ногой обнимая его бедра, чтобы усилить проникновение.
- Ну же, двигайся, ленивая тварь, - приказал он.
Арчер зарычал и размашисто заработал бедрами. Наклонился вперед, касаясь дыханием шеи и груди.
«Ты мой», - охотно пророкотал в памяти Кимбли довольный низкий голос, и он забился, сжимаясь внутри, чтобы полнее ощутить ебущую его плоть.
- Никогда, - еле слышно прохрипел он в ответ и, приоткрыв глаза, уперся взглядом в нахмуренное лицо Арчера. Ему показалось, тот сейчас ударит его по губам. И новый рывок внутри оказался резче и грубее остальных.
- Перестань представлять себе эту тварь!
- Заставь меня, - пожал плечами Кимбли и содрогнулся от ярости новых рывков внутри себя.
- Грязная шлюха, - Арчер со злостью впился зубами ему в шею.
- Ну, в этом спорте ты ему точно не соперник, - простонал, извиваясь от наслаждения Кимбли. – Он мог отрывать от меня зубами куски мяса. Было очень больно.
«И член у него, кстати, был куда больше», - добавил он уже про себя.
И от воспоминаний об этой карающей колонне возбужденной плоти, Кимбли завелся еще хлеще, содрогаясь в своих путах и издавая совершенно непристойные звуки.
- Ах ты, похотливый подонок, - шипел на него Арчер. – Ублюдок. Ебанный психопат. Дешевая блядь.
- Да ты ревнуешь, - засмеялся ему в лицо Кимбли.
- Заткнись, - бесится Арчер и наотмашь бьет его по лицу.
И тут же память рисует ему склонившееся совсем близко довольное лицо, азартный блеск в темном и сытом взгляде, ухмылку крупного зубастого рта. Кожа вспоминает выдох.
«Говнюк», - звучит у него в голове долгий рокочущий отзвук.
И Кимбли коротко и с облегчением кончает, так тесно сжимаясь внутри, что Арчер почти болезненно кончает следом за ним.
- Прямо, как нежные возлюбленные, - слабо усмехается Кимбли. Он вспотел, но пот остывает на теле, неприятный и липкий. Очень хочется покурить.
Арчер устало опирается на локоть, устраиваясь рядом с ним. Смотрит по-прежнему недовольно.
- Что он давал тебе такого, чего не могу дать я?
Кимбли скалится, как дикий зверь, смех толкается изнутри ему в зубы.
- Тебе не понравится ответ.
Арчер выразительно хмурит брови, а Кимбли, черт побери, помнит, что и ему тоже нужен этот хищный и хваткий молодой офицер:
- У нас с тобой будут другие совместные занятия.
- Ты взрывал его в постели?
- О, да ты действительно неплохой аналитик.
- Не язви.
- Освободи мне руки.
- А где «пожалуйста»?
- Иди в жопу.
- Он тоже тебя связывал?
- Было пару раз. Впрочем, он мог удерживать меня сам, без всякой помощи. Если хотел.
- Он здорово пригодился бы нам, если бы идея с шантажом не провалилась.
- Уже не знаю. Он оказался, в сущности, таким романтиком.
- А ты жестокий человек, Зольф.
- …
- Жалеешь, что с ним так вышло?
- Фрэнк, я не возражаю против здоровой ебли в задницу, но оставь свое мозгоебство при себе.
Арчер смеется и жарко целует его в рот.

*~*~*
Он никогда не спит рядом с другими людьми. Секс в любой роли с обоими полами, это пожалуйста, но спать рядом с другим мягким живым дышащим человеком… Так легко во сне повернуться, положить руку на спину (или чуть по ниже) и сделать из партнера маленький и упоительно красивый «ба-бах». А это не всегда приветствуется обществом. И потому он никогда не спит рядом со своими любовниками.
Все время своего вынужденного квартирного ареста в доме Арчера он спит днем, пока Френка нет, а ночами благополучно бодрствует.
В конце концов, ему никогда не бывало скучно с самим собой. Наверно, поэтому его не сломала одиночная камера.
В предчувствии утра, он достает из комода простой холщовый мешок и долго роется в лежащих в нем осколках костей, пока не подбирает один чашевидной формы. С этим осколком и сигаретой в зубах он выходит на балкон. И стоит там, по-прежнему, голый, меланхолично всматриваясь в плавно растекающиеся по ночному небу бледные отсветы, предвещающие зарю. Он накрывает ладонями сигарету и микровзрывом поджигает ее. Затягивается, глядя в небо и опираясь локтями на кованую ограду балкона. Потом стряхивает пепел в осколок черепа.
- Ну, и чего ты добился? – спрашивает он у осколка. – Зачем надо было так подло меня обламывать?
Он снова затягивается и смотрит, как в небесах над ним умирает ночь.
Задумчиво проводит ладонями вниз по своим плечам. Ему не холодно. Просто он действительно не умеет сожалеть. Он может только перебирать в воспоминания ухмылки и оскалы Жадности, весь богатый калейдоскоп его гримас вплоть до момента, когда лицо гомункула отразило удивление и понимание происходящего.
«Кимбли, ты предатель», - отголоском прозвучало внутри.
- У нас все равно бы ничего не вышло, - шепчет он, и прохладный ветерок треплет крысиный хвостик его волос. – Ты утверждал, что хочешь, чтобы все было твоим. А я хотел и хочу все повзрывать.
Он курит, и в мутном дыме перед ним проплывают картины того, как он портил мебель и вещи в «Чертовом гнезде». Жадность то сердился, то смеялся над этим. Пока однажды он не искалечил взрывом одну из глупых химер, и Жадность наказал его, без всякой жалости отымев его в форме Абсолютного щита.
Была у него такая непедагогичная манера использовать секс, как в качестве поощрения, так и в качестве наказания.
Уничтожить эту живую обсидиановую статую с грацией пантеры и броней по всему телу Кимбли не мог. Ущерб, который он, даже отчаянно защищаясь, мог причинить Абсолютному щиту, был слишком незначителен. Жадность без труда справился с ним.
И хотя, как выяснилось позже, он не сломал в теле Кимбли ни одной кости, после того как Жадность распрямился над ним, Багряный ощущал себя не лучше собаки, которая умудрилась пережить, что ее переехал бронепоезд.
Но что еще хуже, не снимая щита, Жадность вдруг наклонился к нему и удивительно бережно поднял Кимбли на руки, как берут ребенка. Просто без слов поднял на руки и едва ощутимо покачивал у своей груди. И Зольф никогда не забудет острого стыда от того, что тогда обеими руками обвил его шею, уткнувшись лицом в иссиня-черную шкуру. И он был так благодарен за эту непрошенную нежность, за ощущение заботы и защищенности. Он легко мог бы дотянутся до красных узлов рисунка на теле гомункула и вызвать взрыв, на несколько минут причинивший бы тому определенные неудобства, но Кимбли НЕ ХОТЕЛ.
И этого он никогда не простит Жадности.
- Я не твой. Ты меня не приручил, - упрямо и тихо сообщил он своей пепельнице. – Я снова государственный алхимик. Подполковник Зольф Ж.Кимбли. А ты облажался и сдох. Дурак. – Багряный алхимик зажмурился и рассеянным жестом потер переносицу: - Самонадеянный добрый дурак.
Кимбли сплевывает с балкона вниз и, ухмыляясь, тушит окурок в осколке черепа.
- Ты и меня предашь также легко?
Багряный плавно оборачивается. В дверях балкона, завернувшись в одеяло, стоит Арчер.
Кимбли ловит его за руку, притягивает к себе и жадно целует.
- Нет, Френк, что ты. Предать можно только того, кто тебе доверяет.
А после Арчер позволяет завалить себя животом на перила, и Кимбли сваливает с него одеяло и безо всяких прелюдий овладевает им. Татуированные ладони гладят напрягшуюся спину, сквозь кожу смакуя ощущение трепета и страха.
- Не бойся. Я не пошел бы с тобой, если бы ты не мог дать мне нечто такое, чего не мог дать Жадность, - Кимбли запрокидывает лицо к небу, и его желтые глаза окрашиваются красками новорожденного утра. – Войну.

Ende
11.11.2008

@темы: Зольф Кимбли, Фрэнк Арчер, гражданские, фанфикшен-автор

---

Жадность/Кимбли. Автор: Jasherk [Jasherk K.KraKamyn]. Накурено.

[FMA-army]

Название: «Накурено»
Автор:  Jasherk K.KraKamyn
Бета:  Papa-Demon
Фандом: Цельнометаллический алхимик
Пэйринг: Жадность (Грид)/Кимбли
Рейтинг: R (NC-?)
Саммари: Разговор любовников в постели. Типа ни о чем.
Author's note: За отсутствие сюжета прошу не ругать. Мне ужасно хотелось положить этих двоих в одну постель и посмотреть, что они там делают. Или хотя бы подслушать.
WARNING: курение в постели опасно для жизни! Автор такое не поддерживает. Взрывать любовников тоже не рекомендую.

у автора: здесь

НАКУРЕНО

By Jasherk K.KraKamyn

В комнате так накурено, что сигаретный дым плывет плотным туманом, мешая разглядеть в полумраке обстановку и людей. Только блестят белые зубы, да мерцают огоньки сигарет.
- Нерациональный ты парень, Жадность.
Вместо ответа крупный рот выдыхает новую порцию дыма и снова складывается в ухмылку.
- Зачем ты набрал себе всю эту свору химер? Какой от них толк? Ты же Жадность, ты должен понимать, убытков от них больше, чем прибыли.
Короткий проблеск металлических бляшек на кожаных браслетах обозначает в воздухе ленивый жест, которым Жадность пытается отмахнуться от собеседника.
- Понимаю, конечно, они тебя безгранично обожают. А ты жаден и до любви тоже. Девочка-змея молиться на каждый твой вздох. Пес готов лизать тебе пятки…
- У них есть имена, между прочим, - почти безразлично комментирует Жадность.
- Неважно. Мне просто интересно, откуда у тебя такая ДОБРОТА? – последнее слово Кимбли произносит особенно смачно, будто какую-то непристойность. – Или я чего-то не понимаю, и здесь имеет место случай духовного родства между уродами и химерами? Такой общий комплекс неполноценности, который заставляет сбиваться в группы и дружно жалеть друг друга.
Багровый смачно досасывает окурок и поднимается, скользя в тумане сигаретного дыма как морская змея. Рука с клеймом уробороса молниеносно ловит его запястье, дергает на себя, чуть не свалив алхимика с ног. Кимбли на удивление покладисто дает собеседнику притянуть себя вплотную, шумно вдыхает табачный дым, когда острые зубы легко дотрагиваются до его уха:
- А ты-то чего напрягся? Ревнуешь?
- Не смеши, а?
От дыма голос у Кимбли хриплый, и только безумная смешинка щекочется глубоко в горле, как крошечный репейник.
- Неблагодарная ты все-таки тварь, Зольф, - со вкусом произносит Жадность и дышит в ухо, нарочито и жарко. – Не любишь ты меня.
- А я никого не люблю, - Кимбли выворачивается лицом к лицу, глаза в глаза, губами к губам. – Ты же это знаешь. Может, сразу не надо было такого подбирать?
- Говнюк, - это произносится так нежно, что, кажется, вибрацией отдает в спине у багрового алхимика. Пальцы тянут за волосы, заставляя запрокинуть голову, влажный язык лениво прогуливается по горлу, чуть задержавшись у кадыка.
- Что, опять?
- А разве ты против?
- Отвали! Убери руки.
- А если так?
Вместо ответа россыпь искр пробегает в дыму, очерчивая контур мужского тела, раскинутого на постели.
- Ну, не надо, - голос Жадности звучит так убедительно, почти ласково. – Я же говорил: это больно.
- Тебе же нравится, когда мне больно.
Низкий рык вибрирует в табачном дыму, в тесной комнате, над мятой жаркой кроватью.
- Нрррррррррравится, - звучит в этом рыке.
- Тогда давай уже, - сквозь зубы. - Не тяни.
Руки в кожаных фенечках властно обнимают багрового за талию, татуированная кисть скользит по напрягшейся спине, властно, уверенно сжимается на ягодице. Они перекатываются, тревожа дым, меняясь местами. И уже другие руки вцепляются в другую спину, тупые ногти впиваются в кожу, пытаясь расцарапать до крови.
- Сука.
- Сволочь.
Двое то ли борются, то ли совокупляются в густом дыму, то и дело хрипло оскорбляя друг друга.
Наконец короткий выдох-стон, сладостная судорога мышц, зубы сжимаются на плече любовника, в кровь разрывая кожу и мясо. И тот час раздается хлопок в ладони, руки прижимаются к спине.
Смех перхает в сдавленном горле.
В следующий миг взрывом встряхивает кровать, брызги крови и ошметки мяса летят в разные стороны, а потом Жадность с вывороченной грудной клеткой валиться на грудь Кимбли.
- Хорошо, что это твой клуб, - шепчет алхимик в слипшиеся от крови темные волосы. – Можно не напрягаться, здесь все и так уберут.
- Курить дай, - хрипит Жадность. Кимбли кожей чувствует, как на нем нарастают новые мышцы. Кровь изо рта приподнявшегося на руках гомункула капает багровому на шею и подбородок, и Кимбли улыбается в полутьме и дыму, тихо балдея от ее запаха.
- Мы все выкурили, - говорит он и ласково гладит Жадность по сросшейся спине.
- Жаль. Кимбли, ты бы хоть иногда пробовал держать себя в руках, - глухо сипит Жадность.
- Трудно удержаться, - улыбается Кимбли, слизывая кровь с уголка его рта. – Когда кончаешь… ну, ты сам понимаешь.
- Сука, - хочется смеяться, но легкие еще не полностью восстановились внутри. – Доиграешься ведь.
- Ага, вышвырнешь меня из постели и пустишь Дорчета? То-то песик будет рад! Кстати, ты меня тоже здорово цапанул, а я лично не нарастаю назад, как грязь.
- Уже нервничаешь, Зольф?
- Не смеши, - Кимбли выворачивается из-под Жадности, садится, свесив ноги на пол. Голый, гибкий, черная прядь прилипла к мокрой коже.
- Зольф, бедняжка, - пальцы касаются этой мокрой спины. – Ты ведь ни с кем больше не можешь трахаться, кроме меня. Всех взрываешь, ты - моя кровожадная тварь.
Кимбли оборачивается и наклоняется над гомункулом, дышит в лицо и неожиданно целует глаза.
- Не твоя, - шепчет Кимбли шелковым голосом. – Размечтался. Никогда не твоя.
Жадность замирает и пристально смотрит в веселые желтые глаза. Светлое жестокое безумие блестит в них, желто-алое, как небо, освещенное взрывами.
- Принеси еще курить, - Жадность отпихивает Кимбли с его сумасшедшим взглядом как нечто сиюминутное и неважное и снова вольготно раскидывается на уделанной кровати.
- Ладно, притащу-проветрюсь, а то здесь и так накурено.
Кимбли встает с постели, идет к двери. Его силуэт, как призрак, плывет сквозь толщи мутного дыма.
- Так, голый и пойдешь?
- Так и пойду. Мне стесняться нечего. Не то, что некоторые, кто даже в постели браслеты не снимают, - смеется Кимбли, открывая дверь. Дым потоком устремляется наружу и, кажется, этот поток смывает и Кимбли.
Жадность равнодушно пожимает плечами и с любовью смотрит на свои фенечки.
- Все военные двинутые.
Снаружи Кимбли идет по коридору, не особо опасаясь на кого-либо нарваться. Так поздно, что уже фактически можно сказать «еще слишком рано». Его ладони зудят от удовольствия недавнего взрыва. Это слаще череды оргазмов, следы которых все еще размазаны по его животу и ногам и где-то там, по телу и кровати Жадности.
«Ничего-то ты не понимаешь, слепец, - дрожа от послевкусия, думает Кимбли, и его улыбка все больше превращается в оскал: - Я вовсе не подсел на тебя. Ты жаден до жизни во всех ее проявлениях. А я люблю только взрывы. Моя верность принадлежит только им».

Конец

06.11.07

@темы: Зольф Кимбли, гражданские, фанфикшен-автор

---

Рой/Хавок/ОЖП. Автор: Lindwurm. Упущенные возможности.

[FMA-army]

Публикуется с разрешения автора.


Название: Упущенные возможности
Автор:  Lindwurm
Альфа-ридер: Mor-Rigan
Фэндом: FMA TV-1 + movie
Рейтинг: R
Пейринг: Мустанг + Хавок + ОЖП
Предупреждения: АУ, ООС, мерисью, гет, слэш, тройничок. И ангст!
Комментарий автора: Мне стыдно за ООС Роя, но вот так оно написалось. Утешаюсь тем, что текст изначально был создан для внутреннего пользования (а потом пришла Морриган и пнула больно).
По поводу АУ: не знаю, можно ли это и впрямь назвать альтернативной вселенной, если весь канон сохранен нетронутым. Короче, все начинается года через четыре после событий "Завоевателя Шамбалы", Мустанг покинул ряды армии и перешел в министерство внутренних дел – он там инспектор по надзору за алхимиками, как-то так. В любом случае большой роли это не играет. Воспоминания о Северной войне весьма абстрактны.
По поводу ОЖП, которую я считаю мерисьей: это Найра Дорнье, Ветреный алхимик. Прозвище нарочно двусмысленное, ага. Специализация – воздушные потоки, алхимические круги вытатуированы на кончиках пальцев. Год рождения – 1893, таким образом, Мустанга она младше на 8 лет.


***
Когда Найра окончательно поняла, что Джин Хавок смертельно в нее влюблен, она отправилась прямиком в бар "Старая башня" и влила в себя одну за другой три стопки виски. Ей было страшно, как еще никогда в жизни.
Она сидела над четвертой и смотрела, как мир плывет и плавится вокруг нее, когда ее окликнули. Найра медленно обернулась, и не поверила своим глазам.
- Инспектор Мустанг, сэр?..
- Добрый вечер, Найра, - приветствовал ее Мустанг, усаживаясь на соседний стул. Он тоже заказал себе виски – со льдом, Найра пила без, - а потом поинтересовался:
- Что, дурное настроение?
Найра пожала плечами.
- Скорее, дурные вести. Инспектор, я… я хочу сказать, я не знала, что это ваш любимый бар. А то получается, будто я специально здесь сидела и вас ждала.
- Все в порядке, Найра, - Мустанг покачал свой стакан, наблюдая, как в нем движется лед. – Я так полагаю, эти дурные вести не связаны со службой? Иначе я бы их уже знал.
Найра мгновенно вспыхнула и отвернулась.
- Инспектор… я думала, что эта информация могла быть полезна… я…
- Ты делала все возможное, чтобы я владел ситуацией в полной мере, - мягко прервал ее Мустанг, и Найра покраснела еще больше и закрыла лицо руками.
- Я пьяна и несу чепуху, - пробормотала она. – Прошу прощения, инспектор.
- И сколько же раз я говорил тебе не злоупотреблять алкоголем? – вздохнул Мустанг.
- Три раза, - ответила Найра, все еще упираясь лбом в сплетенные пальцы. – Всего лишь три раза за четыре года, инспектор.
Мустанг поставил свой стакан рядом с ее так, чтобы их края соприкоснулись.
- Мне хватает этого "инспектор" на службе. Я уже сыт по горло подобным официозом, - недовольно сказал он. – Выпьем, наконец, на брудершафт, и ты будешь звать меня просто Рой. Считай, что это настоятельное требование, - добавил он, когда Найра вскинулась, неверяще глядя на него.
"Да нет, не может быть", - пробормотала она самой себе, потерла лоб и продолжила уже громче:
- Спасибо. Я… это большая честь для меня…
Мустанг молча пододвинул к ней стакан. Рука у Найры подрагивала, когда они снова чокались, но она позволила себе списать это на опьянение. Виски пролилось в горло мягкой горячей волной, и мир вокруг стал еще более расплывчат. Найра, замерев, смотрела, как Мустанг облизывает губы после глотка благородного напитка, как опускаются его ресницы, когда он смотрит на круглые следы от стаканов, оставшиеся на барной стойке, как он держит стакан, красивые длинные пальцы в белой перчатке, и серый рукав такого же гражданского мундира… Найра отвела глаза. Мир повернулся дальше, настоящее стало всего лишь воспоминанием. Сколько их уже накопилось у нее?..
Мустанг не стал целовать ее, и Найра не знала, чего больше в ее вздохе, облегчения или досады. Когда-то давно она решила, будь что будет, все обернется к лучшему, если не сопротивляться течению, а грести по нему. Теперь же это течение уносило ее куда-то в непредвиденную сторону.
Когда ее виски опять кончилось, а молчание стало уже некомфортным, Найра сказала:
- Вы были правы, это личное. Ума не приложу, что делать…
- Напиваться в одиночестве – в любом случае не решение проблемы, - сухо отозвался Мустанг. – Могу предположить, что для начала тебе стоит выговориться кому-нибудь, например подруге, или что-то в этом роде. По крайней мере, это поможет тебе собраться с мыслями.
Найра моргнула.
- У меня нет подруг, - озадаченно сказала она.
- Горишь на работе, да? – усмехнулся Мустанг, но Найра не подхватила усмешку. Она взяла себе еще виски и под неодобрительным взглядом Мустанга одолела полстакана. Со стуком поставила оставшееся на стойку и подперла голову рукой, глядя куда-то вбок.
Если бы Мустанг сейчас распрощался и ушел, она бы приняла это как должное. Точнее, так и должно было бы случиться. Ничего неправильного в этом не было.
Неправильно было то, что он легонько постучал ее по плечу:
- Эй, совесть не позволит мне оставить здесь девушку в бессознательном состоянии. Так что не отключайся.
- А? – взгляд Найры, только что расфокусированный, удивительно быстро собрался в точку. – Инспе… Рой. Я просто решила сегодня напиться. И мне это практически удалось.
- Причина? – жестко поинтересовался Мустанг. Найра мотнула головой:
- Личное. Не знаю, как решить проблему.
- Нет. Это всего лишь повод. Причина?
На несколько секунд они сцепились взглядами, затем Найра сдалась и опустила глаза.
- Страшно мне. Очень, - просто сказала она. – Зачем вы спрашиваете? Это же не служба.
И опять Мустанг повел себя неправильно. Он дотронулся кончиками пальцев до ее руки, и Найра не сумела сдержать дрожи.
- Если хочешь, можешь считать это проявлением практичности, - усмехнулся он. – Ты ценный кадр, и если что-то мешает нашему сотрудничеству, я должен знать об этом.
- Логично, - покивала Найра. Она, не отрываясь, смотрела на пальцы Мустанга, касающиеся ее запястья. – Да и… в конце концов, это бы все равно выяснилось. Рано или поздно, так или иначе.
Она глубоко вдохнула, свободной рукой приподняла стакан.
- Еще немного – и будет слишком. Я знаю меру, - она толкнула стакан дальше по столешнице. – Вы умеете выбирать моменты, Рой…
- Так в чем дело? – подсказал ей Мустанг. Найра закрыла глаза и сказала, глядя на кружение разноцветных пятен под веками:
- Скажите мне, будет ли лейтенант Хавок работать лучше, если он… женится?
- Женится? – Мустанг убрал пальцы с ее руки. – Неужто мы больше не будем слышать его нытье о личной жизни?
- Возможно, - ответила Найра, почти не слыша саму себя. Стало еще страшнее, и только голос Мустанга пробивался сквозь душную пелену.
- Что же до его работы… думаю, да. Положительные эмоции обычно хорошо сказываются на работоспособности. Опять же, он не будет сбегать на свидания в ущерб службе.
Найра испытывала сильнейшее желание закрыть лицо руками и разреветься, но вместо этого она просто потерла глаза.
- Он… он сделал мне предложение. Пообещал бросить курить, если я выйду за него, - хмыкнула Найра, в тщетной попытке спрятать свой страх за смехом.
У Мустанга дернулся угол рта. Раз, еще раз.
- Это серьезно, - не спросил, сказал он.
- Более чем, - согласилась Найра. И плотно сжала губы, чтобы они не дрожали. Нервная дрожь поползла по всему телу, и Найра утвердила сжатые кулаки на стойке, сосредоточенно глядя в свой недопитый стакан.
Мустанг откашлялся.
- Я могу понять, - медленно сказал он, - почему эта ситуация может быть тебе… неприятна. И я могу понять, почему ты решила напиться. Но, - его голос стал тверже и яростнее, и Найра с трудом удержала себя от того, чтобы сжаться в клубок, - я не могу понять, почему ты так легко потакаешь своим слабостям!
Найра низко опустила голову. "Да. Да, детка. Ты сдалась. Топишь проблему в вине, вместо того, чтобы решать. И это уже не первый раз. Помни об упущенных возможностях. Помни о цели. Цель. Прицелиться и не отступать ни на шаг. Все лишнее – прочь. Он прав, ты слишком легко сдаешься. Честь мундира, светлое будущее, позвольте мне помочь, делай хоть что-нибудь, если можешь… Соберись. Жизнь не окончена. Ты жива. Жива. Все еще жива".
Найра глубоко вздохнула, сбрасывая лишнее напряжение. Мустанг видел, как оно уходит из ее плеч, спины и рук. Мгновение на табурете сидела безвольная тряпичная кукла, а потом Найра начала выпрямляться, и опять Мустанг удивился тому, что почти слышит щелчки и скрипы, с которыми вокруг нее выстраивался стальной корсет.
Последним Найра "создала" лицо. Приветливая маска с легкой улыбкой вместо тех омутов отчаяния в глазах. Найра сидела выпрямившись, вполоборота к Мустангу, и глядя на нее, уже нельзя было однозначно сказать, что она пьяна.
"Господи, как же больно!"
- Прошу простить меня, инспектор Мустанг. Я опять проявила слабость. Спасибо за то, что напомнили мне об этом. Я исправлюсь.
Мустанг просто смотрел на нее без всякого выражения. Найра помолчала и спросила тоном ниже:
- Вы уверены – про Джина? Что это пойдет ему на пользу?
Мустанг с усилием разлепил губы.
- Да.
- В таком случае… - она сглотнула. Одним махом опрокинула в себя оставшееся виски. И продолжила беспечно, - В таком случае, как вы думаете, согласится ли лейтенант Хоукай быть моей подружкой на свадьбе?
- Думаю, она будет очень рада, - улыбнулся Мустанг одними губами. – Я передам ей?..
- Нет, спасибо. Я скажу сама, когда мы с Джином… все обсудим.
Найра соскользнула с табурета, оправила мундир, полезла в карман за перчатками. Мустанг сказал ей:
- Передай Джину, что если он позовет в свидетели меня, я не откажусь.
Найра медленно, медленно подняла голову и встретила его взгляд.
- Это честь для меня… для нас. Рой. Благодарю вас. Позвольте попрощаться, время уже позднее.
- Конечно. Спасибо за компанию, Найра.
И когда она уже отошла, он сказал ей в спину, сбрасывая маску непринужденности, показывая свою боль:
- Некоторые возможности нужно отбрасывать, Най. Потому что мы должны идти вперед.
Она вздрогнула, как от удара, и почти обернулась, но застыла на середине движения. Мустанг смотрел, как она дрожит, как заставляет себя повернуться обратно, как медленно, мучительно делает шаг, затем другой, затем третий – к выходу. Он провожал ее взглядом до самой двери, потом взял себе двойной виски без льда и охотно провалился в мягкое марево, запрещая себе думать.
Шаг, другой, третий, по обледенелым камням мостовой, все дальше и дальше от него.
"Я не заплачу. Не заплачу".
И глаза ее в самом деле были сухи, но губа прокушена до крови, до мерзкого привкуса во рту.
"Некоторые возможности… нужно отбрасывать… нужно… мы идем вперед… нужно отбрасывать… некоторые… вперед… только вперед".
Найра остановилась посреди заснеженной площади, невидяще посмотрела на глухое черное небо. Было холодно, но дрожь ее била не от этого.
- Не-на-ви-жу, - глухо сказала она, хотя хотелось заорать, надрывая глотку. Но это тоже было бы потаканием своей слабости. – Я ненавижу тебя, чертов полковник Рой Мустанг. Будь ты проклят. Будь… ты…
Шаг, другой, третий. Кровь застывала на подбородке, морозный ветер резал глаза, по-прежнему сухие, а Найра заставляла себя идти вперед. Шаг, затем другой, затем третий, затем четвертый. Не-на-ви-жу.
И плевать, что сердце разрывается от любви.


***
Мустанг оказался прав: женитьба пошла Хавоку только на пользу. Конечно, он время от времени опаздывал на службу и сидел, таращась в пространство с мечтательным видом, зато стал больше успевать за день, курить хоть и не бросил, но уменьшил число сигарет и не брал больничные по причине несчастной любви. О да, его любовь была счастливой. Когда Мустанг встретил его в коридоре министерства через две недели после свадьбы, он впервые понял, как лицо может светиться. Джин просто сиял счастьем. Мустанг наполовину ждал, что Хавок подколет его по поводу "ну уж эту девушку ты у меня теперь точно не уведешь", но тот издалека поздоровался, торопливо пригласил заходить в гости, и понесся дальше. Рабочий день заканчивался, и Джин торопился домой.
Покинув военное министерство, Мустанг на пару минут прислонился к стене и посмотрел в бледное весеннее небо. Уже спускались легкие сумерки, фонари на набережной тускло светились, лента реки даже на взгляд была холодной, очень холодной. В воздухе пахло весной, и этот запах кружил голову. Мустанг глубоко вздохнул, пытаясь раствориться в весеннем городе, в розово-сером его свете, в обманчивой легкости его бытия. Интересно, кто раньше заканчивает работу, Джин или Найра? Наверное, она: у государственных алхимиков укороченный день. Наверное, она возвращается домой через рынок, выбирает фрукты и зелень, покупает мясо в расчете на двоих и любимые приправы Джина. Наверное, она приходит домой, включает радио и готовит ему ужин, подпевая романтической волне приемника, ожидая знакомого звона ключей в двери. Наверное, она встречает Джина в дверях, целует его, спрашивает, как прошел день…
Найра Хавок.
Звучит намного более правдоподобно, чем Найра Мустанг, не так ли?
Все к лучшему, к лучшему…
Наверное, она не плачет по ночам, а спокойно смотрит свои разноцветные, легкие сны, ветреные, как и ее прозвище. Рядом с Джином ей просто не могут сниться кошмары. Они удивительно друг другу подходят, эти двое, Риза говорит – она ни разу не слышала, чтобы Джин упоминал о семейных ссорах.
Вечерняя свежесть проникла под пальто, и Мустанг вздрогнул. Ему не хотелось идти по набережной, пересекать мост и отсчитывать кварталы до дома. Вызывать служебный автомобиль ему не хотелось тоже: слишком хороший вечер был для прогулки. Но городские парки наверняка промокли до последней ветки.
Может, и правда… в гости?
Тоска брала при мысли о том, как придется весь вечер не замечать переглядывания молодой пары, гнать ощущение, что он чужой в этом тепле и уюте, и поддерживать вежливую беседу. Вот Маэс умел сделать так, чтобы Рою было у них по-настоящему комфортно, по-настоящему "дома".
Привычно резануло по сердцу. Маэс. Друг. Все прочие – уже не то, не те.
Кому будет легче, если он заглянет к Найре на огонек?
Даже не так: будет ли легче хоть кому-нибудь?
Мустанг поднял воротник пальто и не спеша зашагал вдоль набережной. Одинокий автомобиль обогнал его, осветив фарами, и скрылся за следующим углом. Лиловые сумерки сгущались, деревья стояли в легкой дымке, еще несколько дней – и листья покажутся из почек. Это хорошо, что они поженились в начале весны: нет лучшего времени для медового месяца.
На середине моста Мустанг вновь остановился и долго глядел вниз, на медленные стальные волны, дышал речным запахом: вода, и водоросли, и талый лед, и немного нефти. На небе уже появились звезды, но сумерки никак не кончались, все длились и длились, мягко окутывая город серым.
Кажется, начался дождь… да нет, это просто речные брызги.
Серый город мирно дышал вокруг, пока Мустанг добирался до дома. Воздушные тревоги давно в прошлом, как и лязганье танковых гусениц на проспектах, как и военные марши из динамиков на каждом углу. Радостно думать, что и он приложил к этому руку… да что там, если бы не он!..
Это его город, его страна. И наступающая весна станет ласковым летом, а потом щедрой осенью и спокойной зимой. Посмеет ли он сожалеть об этом? Никогда.
Все к лучшему, к лучшему. Шагая вперед, оборачиваться можно только с ностальгической грустью в глазах, но не с отчаянием. Но лучше смотреть вперед, где распускаются листья, расцветают крокусы в парках, и солнце начинает светить ярче, согревая старые раны.
Все к лучшему, это совершенно точно. И засыпая, сползая в серо-розовый город снов – такой же, как наяву, - Мустанг не хотел знать, плачет ли по ночам Найра Хавок.
Счастлива ли она?
Счастлив ли он сам?
Изменилось ли бы хоть что-нибудь?
Он не хотел знать.

Ярким желтым цветком распускается солнце над горизонтом. Город оживает, расползается в стороны, разгоняет по улицам автомобили. Рвутся листья из почек, на неделю раньше приводя вершину весны.
Найра и Джин стоят на мосту и смотрят вниз, на стальные волны. Их пальцы сплелись, он обнимает ее и легко касается светлых волос поцелуем. Она улыбается в ответ и жмется к нему крепче: ветер сегодня холодный.
Счастлива ли она?
Почти да. Почти нет.
Она не хочет знать.


***
Через полгода Мустанг случайно застал Найру в том же баре. Острое чувство дежа-вю: она так же сгорбилась над стойкой, покачивая в руке стакан. Со странной неловкостью Мустанг пожелал ей доброго вечера и устроился на соседнем табурете. В любом случае, он не собирался избегать ее, к тому же это был его любимый бар.
- Выглядит так, будто я ждала вас, не правда ли, Рой? – улыбнулась Найра. В этот раз она не была пьяна и не была в отчаянии - разительный контраст с прошлым. Но дежа-вю не отступало.
- А ты ждала меня? – удивился Мустанг. Что это, опять слабость? У нее проблемы с мужем?.. Непохоже.
Найра рассмеялась.
- Вы все время идете впереди. Остальным приходится не ждать вас, а догонять.
Мустанг оценил комплимент. Бармен без слов подвинул к нему стакан – "как всегда", виски со льдом. Они молча чокнулись и молча же выпили. Привычно и уютно… да, уют – именно то слово, решил Мустанг. Найра не светилась изнутри, как Хавок, но заметно потеплела, хотя замужество не сгладило ее резкие жесты. И еще она стала… свободнее?
С ней было легче – так.
- Найра, - спросил Мустанг, - почему ты здесь? Что-то не так?
- Вовсе нет, Рой. Просто ностальгия. Минутная тоска… по несбывшемуся, - она прямо и твердо посмотрела на него. – Знаешь, - сказала она с такой горечью в голосе, что Мустанг невольно вздрогнул, - Джин очень, очень хороший.
- Ты счастлива?
Настал черед Найры вздрагивать.
- Это жестокий вопрос, - глухо сказала она и отвернулась.
Мустанг поставил локти на стойку и оперся лбом на сплетенные пальцы.
- Я знаю, - вздохнул он. – Но я не знаю ответа на него.
Найра, однако, не стала отвечать, а только осушила свой стакан. Мустанг чувствовал на себе ее теплый взгляд и знал, что она замечает и круги под глазами, и первые седые волосы, и морщины в уголках глаз, и все прочие приметы возраста, которые он каждое утро видел в зеркале. Насколько она младше его, на восемь лет, на семь? Он не пошевелился и тогда, когда ее ладонь легла ему на плечо – впервые, впервые за все эти годы.
- Знаешь, - снова сказала Найра, так тихо, что он почти не слышал ее, - я думаю, что если бы упущенных возможностей не было вовсе, ничего бы не изменилось.
- В самом деле? – пробормотал он. Ее рука на его плече лежала невесомо, не шевелилась, не дрожала – будто и не было ее там.
- Наверное, - вздохнула она. Осторожно провела ладонью по его руке, вниз до локтя. Сложила руки перед собой на стойке и опустила голову. Мустанг не сразу понял, что Найра смеется, тихо и как-то удивленно.
- Что?..
- Я была не права, в тот раз, - Найра посмотрела на него со светлой улыбкой. – Развела истерику на пустом месте… Это же было очень легко. Так просто. Всего лишь сказать "да".
- Ты счастлива, - на этот раз Мустанг не спрашивал. Но Найра покачала головой:
- Нет, вовсе нет. Это… наверное, это покой. Мир. Там, внутри меня.
- Это очень многого стоит.
Найра посерьезнела, встретив его взгляд.
- Очень многого. Да. Может быть, я перегорела, не знаю.
- А может быть, просто повзрослела, - вздохнул Мустанг. – Все мы меняемся рано или поздно.
- Но при этом все-таки остаемся прежними, - Найра опять улыбнулась. – В самом деле, заходите в гости, Рой. Мы будем очень рады.
Мустанг перевел взгляд на свой стакан. Хороший виски, холодный лед, приятный аромат, что еще нужно для вечера. Расслабиться, сдаться, отпустить себя по течению, чтобы вынесло на солнечный, соленый, жемчужный берег. Вот только – уже не в этой жизни.
- Джин очень хороший, да? – пробормотал он почти про себя, наполовину желая, чтобы Найра не услышала, потому что горечь в его голосе – настоящая.
Найра застыла на середине движения – она водила пальцем по краю стакана. Мустанг слышал, как она со всхлипом втянула воздух, но не повернулся посмотреть ей в лицо. Несколько мгновений прошли в напряженном молчании.
- Моя очередь быть сильной, так, что ли? – наконец тихо-тихо сказала Найра. Мустанг пожал плечами. Он уже жалел, что позволил себе раскрыться. Почти жалел. Пять лет он таскал в себе одну ношу, следующие пять лет – другую… сколько можно-то.
Найра вновь легко коснулась его плеча.
- Рой…
Он наконец поднял голову, чтобы встретить ее светлый, теплый, открытый взгляд.
- Мы будем ждать вас, приходите, - только очень уж линия рта была твердой для ничего-не-значащего приглашения. – А теперь прошу простить меня, мне уже пора.
- До свидания, Найра.
- Доброй ночи, Рой.
Он опять сидел и смотрел, как она уходит – не оборачиваясь, не останавливаясь, - и думал о том, что не следует напиваться сегодня, как бы ни хотелось. И еще о том, что доверие – обоюдоострый меч. Что некоторые возможности никогда и не были возможностями, существуя только в разряде невероятного, что бы они себе не думали по этому поводу.
А еще Мустанг думал о том, что все они живы, все еще живы, и продолжают идти вперед. И только ради одного этого уже стоит радоваться.
Еще он думал о том, что осень в этом году будет сырой и ненастной.


***
Прошло еще два месяца, прежде чем он наконец-то решился. Ну, то есть как решился – просто однажды, выходя из привычных до последней заклепки дверей военного министерства, зацепился взглядом за знакомое лицо. Хавок курил, прислонясь к капоту автомобиля, и Мустанга мгновенно накрыло дежа-вю. Сейчас он сядет в машину, и Джин повезет его в штаб-квартиру, серьезный и сосредоточенный, дымящий вечной сигаретой, и все будет как прежде, и Стальной вернется из бесконечного путешествия, чтобы потом вновь продолжить путь, а сам Мустанг будет улыбаться, интриговать и обеими глазами смотреть наверх, наверх, где зловещей фигурой маячит Кинг Брэдли, потенциально бессмертный фюрер Аместрис…
Ледяная дрожь пробежала вдоль позвоночника. Нет уж, пусть прошлое остается мертвым. Не стоит оно того, даже ради утерянного там смысла жизни. Даже ради всех убитых и пропавших без вести – не стоит оно того. Даже ради… тсс, инспектор, тайны должны оставаться тайнами.
Что золоту солнца до злата земного…
Меж светом и тьмою, меж тьмою и светом…
Мустанг отвернулся и зашагал привычным путем – вдоль набережной. Он все чаще ходил домой пешком, не так уж и далеко, в конце концов, а регулярный моцион еще никого не свел в могилу.
Когда Хавок окликнул его, он еще пару секунд раздумывал, оборачиваться ли.
- Инспектор, куда же вы! Я вас не для того ждал, чтобы вы мимо прошли!
- Привет, Джин, - сказал Мустанг. – Давно не виделись.
- Именно. Так что садитесь, и поехали, а то вон, дождь скоро начнется.
Мустанг поднял бровь. Столь решительный Хавок был, пожалуй, забавен.
- Друг мой Джин, уж не похищение ли это?
- Оно самое, - брякнул Хавок, и они оба рассмеялись. Ладно, подумал Мустанг, от одного раза не убудет. Не отпихиваться же, в самом деле.
- Вот и славно, вот и замечательно, - бормотал Хавок, бренча ключами зажигания. Мустанг уже устроился на заднем сиденье. Автомобиль был ему незнаком – наверное, скопили денег да и купили, вещь в хозяйстве полезная.
Мотор мягко заурчал, Хавок обернулся к Мустангу, сдвинув сигарету в угол рта, и инспектора вновь накрыло волной воспоминаний. Мустанг с трудом сдержал порыв как следует потрясти головой.
- Мы вас ждали-ждали, не дождались и решили перейти к радикальным мерам, - жизнерадостно сообщил ему Хавок. – Так что вы идете к нам в гости. Най обещала пирог с брусникой сделать, по северному рецепту, вам понравится.
Най.
Неожиданно неприятно оказалось слышать это имя из чужих уст. Мустанг никогда не слышал, чтобы Найру называли так. Только он сам. И вот теперь – Джин.
Очень хороший, да?
- Не хмурьтесь, инспектор, вам не идет, - теперь Хавок смотрел вперед, на освещенную фонарями набережную, брусчатка мостовой плавно стелилась под колеса, но Мустанг все равно видел его глаза в зеркале заднего вида. Ему впервые пришло в голову, что у Найры и у Хавока цвет глаз одинаковый. Льдисто-голубой, как небо в январе.
Он откинулся назад и закрыл глаза, велев себе ни о чем не думать. Предполагается, что по гостям ходят ради удовольствия – вот он и попытается его получить. Что там Хавок говорил о пироге?..

Это было, как вернуться в давным-давно забытую сказку, где пахнет ванилью, уютом и подогретым вином. Найра встретила их на пороге, выйдя на шум автомобиля, и буквально засияла, увидев гостя. Мустанг с удивлением ощутил, как в груди у него потеплело.
- К сожалению, я без цветов, - сказал он. – Джин не дал мне времени как следует подготовиться.
- Эффект неожиданности, на то и рассчитывали, - усмехнулся Хавок, и Найра широко улыбнулась.
- Не стойте на пороге, дождь начинается.
Первые капли и вправду уже падали, Мустанг ощутил влагу на щеке – и тут же его обняло тепло обжитого дома. Осенний дождь остался за порогом, и это не могло не радовать.
А потом Мустангу пришлось вспомнить, как это – смущаться. Его почти насильно усадили в кресло у камина и принялись бегать вокруг, накрывая на стол, поднося теплое вино со специями и интересуясь, не хочет ли он еще чего-нибудь. Мустанг с искреннем удивлением наблюдал за Хавоком: дома тот проявлял еще больше активности, чем когда-либо на службе. Они с Найрой таскали из кухни то одно, то другое, временами сталкиваясь плечами и отпуская незлобивые замечания. Они и вправду были хорошей парой.
Найра то и дело убирала с глаз отросшую челку. Кажется, она вновь собиралась отпустить волосы.
Джин не пытался обнять ее при малейшей возможности, как почему-то ожидал Мустанг. Опять защемило сердце: он невольно сравнивал этот дом – и тот, где сейчас подрастала Элисия, а раньше раздавался смех его лучшего друга.
Не думать, не думать, раствориться в тепле и сегодняшних голосах. Жить одним днем, одной минутой – потому что что еще остается?
Пирог в самом деле был вкуснейший. Правда, больше одного куска Мустанг съесть не смог – до этого было и жаркое, и салаты, и великое множество разных закусок. После свадьбы у Найры совершенно определенно открылся кулинарный талант. Мустанг рассмотрел версию о том, что во время готовки она пользуется алхимией, и отбросил ее, как несостоятельную.
Он растянулся в кресле, чувствуя легкое головокружение от вина, приятную сытость и тепло. И внезапно понял, что действительно смог расслабиться. По стеклам барабанил дождь, Найра поставила пластинку с ненавязчивой музыкой, Хавок задумчиво дымил сигаретой.
Дом.
Какое простое слово.
Найра собрала посуду и ушла на кухню, откуда вскоре донесся звук льющейся воды. Мустанг лениво рассматривал горные пейзажи на стенах, а потом заметил, что Хавок, улыбаясь, смотрит на него.
- Ты так и не бросил курить, Джин?
Хавок пожал плечами.
- Най сказала, ей все равно, и не нужно идти на такие жертвы. Ну, я и не стал бросать. Конечно, если б ей не нравилось…
Мустанг покивал. Примерно так он и думал.
И почти против воли (о, что-то слишком часто стали повторяться такие моменты мнимого бессилия) он спросил:
- Ты очень любишь ее, да?
Хавок моргнул, а затем его глаза расширились.
- Инспе… вот как, значит. Я не знал. Я… да, да, конечно люблю. Я правда не знал, что…
- О чем это ты? – холодно спросил его Мустанг. Но кого он обманывает, право же? Джин все понял правильно. Выдал себя, так имей смелость пожинать плоды.
Мустанг отвернулся и пробормотал что-то, что Хавок понял как "быльем поросло".
Повисла неуютная тишина. Наконец Мустанг мрачно взглянул на Хавока… и был удивлен странным выражением на его лице.
Джин тщательно затушил сигарету в пепельнице, смотря только на нее. Вздохнул, сглотнул, передернул плечами. И сказал:
- Наверное, я догадывался. В любом случае, это уже неважно.
Мустанг кивнул, прикрывая глаза рукой и потирая лоб. Не то чтобы он ждал, что Джин вызовет его на дуэль…
- Я и сам-то не был с ней откровенен, - смущенно пробормотал Джин. – Не сказал про свою страшную тайну.
- Вот как.
Честно говоря, прямо сейчас Мустангу было все равно. Он жалел о том, что согласился-таки придти сюда. Но следующая фраза застала его врасплох:
- Эта тайна – про тебя.
- Вот как?
Мустанг изумленно посмотрел на бывшего подчиненного. Джину было заметно не по себе, он вертел в руках зажигалку, потом отложил ее на стол и сцепил руки в замок.
С кухни донеслось звяканье тарелок.
- Твое обаяние никого не оставляет равнодушным, - сказал наконец Джин. Было видно, что он прилагает усилия, чтобы смотреть Мустангу в лицо. – Ну вот и я… тоже… не остался равнодушным. Еще давно. Вот.
Мустанг потряс головой, потер глаза, но так и не проснулся. Услышанное не укладывалось у него в сознании. Вряд ли он понял что-то не так, потому что не страдал ни расстройством слуха, ни слабоумием. Но все равно, не может же Джин в самом деле иметь в виду..?
Джин вздохнул, выбрался из своего кресла и встал перед Мустангом, глядя на него сверху вниз. Мустанг смотрел на него молча, не зная, что сказать, и нужно ли вообще что-нибудь говорить. Давненько он не чувствовал себя настолько растерянным.
- Рой, - сказал Хавок, и Мустанг вздрогнул. – Сейчас я кое-что сделаю, а дальше хоть трава не расти.
И он поймал Роя за подбородок, нагнулся и поцеловал его долгим, глубоким поцелуем.
Когда Джин отпустил его и отступил на шаг, Мустанг тяжело дышал, как вытащенный из воды. Он неуверенно провел пальцами по губам, обвел взглядом комнату.
В проеме двери, прислонившись к косяку, стояла Найра. Она улыбалась.
- Най?.. – растерянно выдохнул Джин.
Мустанг не был уверен, что он скажет, если откроет рот, поэтому он плотно сжал губы и поднял себя из кресла. Уйти, уйти прочь, гнал его внутренний голос. Уйти подальше, в темный дождь, добраться до бара, напиться в хлам и не думать, не думать, не думать о произошедшем.
Картина мира трещала по швам, угрожающе раскачивалась на единственном гвозде.
Отдаленным закоулком сознания Мустанг понимал, что попросту запаниковал, но сделать ничего не мог. Он пошел к двери, собственное тело ощущалось, как чужое, движения были резкие, неловкие.
За него все сделали Найра и Джин.
- Я знала, знала, - выдохнула Найра и кинулась к нему. Прижалась к груди, обвила руками за пояс. Мустанг машинально попытался освободиться, поле зрения стремительно заволакивала серая дымка, но тут сзади его обнял Джин, на ощупь переплел пальцы со своими.
Пойман.
Испуганный зверь, проснувшийся внутри, истошно орал. Как угодно, но выбраться отсюда. Джин был сильнее, удерживал руки, не давал двинуться.
- Нет уж, - глухо сказала Найра, уткнувшись лбом в его плечо. – Не отпустим. Сперва хоть поговорим.
- Не отпустим, - отозвался Джин. Его дыхание обожгло затылок, волосы там стали дыбом, и Мустанг содрогнулся, горячая волна возбуждения нахлынула нежданно-негаданно.
Кажется, именно оно и помогло ему справиться с паникой. Зрение потихоньку начало проясняться, дыхание стало глубже, только сердце по-прежнему билось в ускоренном темпе.
Найра прижималась губами к его плечу, влажное тепло достигало тела даже сквозь одежду. Джин сзади терся щекой о волосы, еле-еле, но этого как раз хватало. В остальном же они просто держали его, заставляли успокоиться.
- Хватит, - сказал Мустанг, безуспешно пытаясь придать голосу значительность. – Все, хватит. Не надо.
И они отпустили его и отошли на шаг. Мустанг прижал пальцы к вискам, пытаясь сосредоточиться и окончательно придти в себя.
- Най, - неуверенно начал Джин. Найра перебила его:
- Ничего не говори. Все в порядке.
- В поря…
- Молчи, молчи, все хорошо, я тоже.
- Най?..
- Тайны драхмийского двора, - попытался усмехнуться Мустанг. Голос его еще не совсем слушался. Рой почти упал в кресло, подхватил со стола бокал с вином и осушил его одним глотком. Немного полегчало.
- Вечер сюрпризов, да и только. – Разрядившееся напряжение требовало выхода, хотелось язвить и издеваться. – Кто бы мог подумать…
- Прошу прощения, сэр, - стушевался Джин. Найра обняла его за талию, но они оба смотрели на Мустанга. Тому было не по себе от такого внимания, еще чуть-чуть – и он точно скажет что-то непоправимое, какую-нибудь невероятную гадость, которая испортит все раз и навсегда.
- Ты мне должен сигарету, Джин, - сказал Мустанг и, не дожидаясь ответа, вытянул одну из лежащей на столе пачки. Взял зажигалку, поднялся. – Я схожу проветрюсь.
Он в самом деле хотел только выйти на крыльцо, создать некое расстояние между собой и этой парочкой. Мустанг отчаянно нуждался в тайм-ауте, хотя бы небольшом.
Сколько лет он не курил… сигаретный дым казался ужасно противным, Рой буквально давился им, но продолжал курить – голову это в самом деле прочищало. Он глубоко дышал холодным воздухом, напоенным запахами дождя и мокрых деревьев. Стук капель по крыше успокаивал. За пределами желтых квадратов от освещенных окон царила осенняя темнота, хоть глаз выколи. Вечер стремительно переходил в ночь. Если ехать домой, так только сейчас, еще немного, и будет поздно.
Вопрос в том, хочет ли он ехать домой.
Мустанг попытался беспристрастно рассмотреть этот вопрос. Получалось, что нет. Получалось, он хочет остаться в этом доме, где тепло и пахнет ванилью с кухни, и ждут его Найра и Джин, и любят – тоже оба, как выяснилось только что. И наверняка растеряны почти так же, как он, и прямо сейчас выясняют друг у друга, что же случилось.
Так что случилось-то?
Все было слишком неожиданно, признался себе Мустанг, выкидывая окурок в мокрую осеннюю ночь. Джин застал его врасплох. Вот уж кого-кого, а Джина в подобном он ни разу не подозревал… зря, как выяснилось.
Было ли это плохо? Осторожно обдумав вопрос, Рой решил, что, наверное, нет. В выражении чувств Джин был более решительным, чем Найра, но и он не станет делать что-нибудь против желания Мустанга. Не станет, ограничившись этим поцелуем. Другое дело, если Рой сам пойдет навстречу…
Целовался Хавок замечательно.
А от Найры пахло ванилью и белыми цветами.
Обязательно ли упускать эту возможность?
Со вздохом Мустанг признался себе, что просто слишком долго был один. Но черт возьми, откуда же эта нерешительность, откуда вообще взялся этот приступ паники? Он всегда был тем, кто делает первый шаг. Неужели стареет?..
Дверь дома тихо открылась, выпуская на крыльцо теплый свет и Найру, переминавшуюся на пороге.
- Рой, - жалобно позвала она, - теперь ты уйдешь?
Мустанг пожал плечами. Он и в самом деле еще не решил. Найра замолчала и обхватила себя руками, словно спасаясь от холода.
Нет, это не просто растерянность того, кто столкнулся с неожиданной инициативой, продолжил думать Мустанг. Страх тут совсем с другой стороны.
Страх потерять.
Страх подвести доверие.
Рой всегда знал, что на своих сторонников он может всецело положиться. Но могут ли они положиться на него – этот вопрос терзал его постоянно.
Главный приказ – не умирать.
Оставаться в живых.
Двигаться дальше.
Жить, жить, жить.
О, Маэс…
Рой бы отдал свою жизнь, если бы это только могло спасти его.
Вечная, незаживающая рана, время только слегка приглушило боль.
Маэс, навсегда теперь еще-не-тридцатилетний. Навсегда улыбающийся на фотографии рядом с Роем, молодым и мрачным под тяжестью взятой на себя ноши.
Терять так больно – даже месть уже свершилась, но боль с годами не исчезает.
Я не хочу терять еще раз, сказал себе Мустанг. Поэтому я не останусь тут…
И внезапной вспышкой пришел вопрос: неужели я боюсь любить?..

Мустанг не знал, сколько он простоял так, незряче глядя в ночь и изнывая от боли в груди. Найра ушла в дом, он не заметил – когда. Он думал, и думал, и думал, и выводы, к которым он пришел, ему не очень нравились.
Что лучше – терять или никогда и не иметь? Бояться боли или не думать о ней, пока не придется? Это слабость, слабость, нежелание брать ответственность, но на его плечах и так лежал неподъемный груз. Лежал. До недавнего времени. Жить по инерции?
Господи, что они все нашли во мне, воскликнул Рой в приступе отчаяния. Маэс, Эд, я верю вам, хоть вы скажите, что во мне такого?
Ты упрямый, наивный идеалист, рассмеялся Маэс, ты хранишь веру, несмотря ни на что.
Тупица полковник, усмехнулся Эдвард, на самом деле у тебя доброе сердце. И, отдаляясь, прошелестел: не бери на себя все беды мира. Их слишком много для тебя, уж я-то знаю…

Когда Рой вернулся к Найре и Джину, его щеки были мокры от слез, и он даже не пытался вытереть их. Встав на пороге комнаты, он посмотрел на них, и зрелище было умиротворяющим. Найра и Джин тихо разговаривали, сидя на диване, и между ними как раз оставалось свободное место для одного человека.
- Вы просто невозможны, - сказал Мустанг, и они обернулись к нему. – Заставили капитулировать старого вояку. Я вам это еще припомню.
- Рой… - неверяще вздохнула Найра, а Джин просто широко улыбнулся.
- Ты останешься на ночь?
- Да, - сказал Мустанг, - останусь.
Это был ответ не только на этот вопрос.

В тот, первый, раз они просто гладили его, сидящего между ними. Он обнимал их обоих, запускал пальцы в светлые волосы – белые у Найры и русые у Джина, - но ничего больше. Все делали они.
Мустанг сам не заметил, как остался без рубашки: он целовался с Джином взахлеб, прерываясь только чтобы глотнуть воздуха. Джин глухо стонал ему в рот, цеплялся за его плечи, как утопающий, но его рука не спускалась ниже живота Роя. Наверное, мелькнула неясная мысль, Джин сам побаивался того, что могло бы произойти. Мустанга это устраивало целиком и полностью.
Найра, напротив, явно ничего не боялась. Рой чувствовал ее губы на своей груди, она отталкивала пальцы Джина, чтобы исследовать каждый дюйм его кожи. Когда она облизала его сосок, Рой вздрогнул и застонал, и Джин оторвался от его рта, чтобы запрокинуть ему голову и поцеловать в шею. Странное это было чувство – будто он проводник между ними. Найра разжигала огонь, Джин принимал его и посылал обратно, а Рой был посередине, и пламя охватывало его с обеих сторон. Никогда раньше он не испытывал подобного; развлекаться втроем ему доводилось, но тогда внимание было сфокусировано не на нем, а на женщине. В этот же раз именно он был в центре, и о его удовольствии думали эти двое.
Найра передвинулась ниже, длинными движениями вылизывая ему живот, почти как собака щенку. Дорожка слюны высыхала быстро, принося холод, который по сравнению с горячим влажным языком Найры казался особенно нежелательным. Джин добрался до уха Роя и теперь шептал всякую непристойную чепуху, временами чувствительно прикусывая мочку. Жар между ногами становился нестерпимым.
Когда Джин сжал кулак в его волосах и потянул от себя, заставляя отвернуться, приникая губами к напряженным мышцам – от плеча до челюсти, - Мустанг выгнулся навстречу губам Найры, без слов прося о большем. Она соскользнула с дивана, вжалась между его коленями, поцеловала в солнечное сплетение, и Рой подался к ней, навстречу ее теплым рукам, разводя ноги еще шире и упираясь затылком в ладонь Хавока.
- Ну-ка, - выдохнул Джин. – Най, погоди… - и он потянул Роя к себе за плечи, помог привстать, сдвинулся сам – и Рой обнаружил себя у него на коленях, не столько сидящим, сколько полулежа, а Найра сидит на полу между ногами их обоих. Он дернулся было, но Джин поцеловал его между плечом и шеей, прижал спиной к своей груди, сомкнул руки на поясе, и все, на что хватило Мустанга – это устроиться поудобнее. Найра завершила объятие, дотянувшись до спины Джина. Рой между ними таял, как свечной воск.
Контроль ушел удивительно легко, потом Мустанг сам себе дивился. Он в самом деле доверял этим двоим, да еще и сказалось напряжение этого вечера. Впрочем, в те минуты он об этом совершенно не думал, позволив себе всецело отдаться наслаждению. Вначале он еще думал о той неловкости, которую наверняка испытает наутро, но потом забыл и об этом.
Джин не сидел спокойно, а двигался, терся о Роя сзади, уронив голову ему на плечо. Рой чувствовал его напряженный член через все слои одежды на Джине и на себе, и странным образом это ничуть не беспокоило его. Наоборот, мысль о том, что Джин настолько хочет его, возбуждала невероятно. Он выдохнул со стоном и подался назад, прижимаясь теснее, и Джин пробормотал что-то вроде "ты меня с ума сведешь" и принялся целовать Роя в затылок, посылая горячие волны вниз по позвоночнику. Рой качнулся вперед, к Найре.
Она гладила внутреннюю сторону его бедер, закрыв глаза, временами неосознанно сбиваясь на Джина, прижималась щекой в опасной близости от поясного ремня. Рой поймал ее за подбородок и притянул вверх, в поцелуй, раскрывая ее губы своими. Найра с готовностью ответила, сладкий вкус ее рта был совсем непохож на сигаретную горечь Джина, который сейчас облизывал выступающие позвонки на шее Роя, но это было даже лучше.
- Пожалуйста, - то ли прошептал, то ли простонал Рой, и руки Джина сжали его ребра еще крепче, а Найра распахнула глаза – блестящие, невыносимо голубые.
- Можно? – спросила она, и Роя хватило только на то, чтобы кивнуть. Взгляд Найры потемнел, она судорожно вдохнула и опустилась на колени. Дрожащими руками принялась расстегивать пряжку ремня.
Это было как во сне, желание настолько туманило голову, что окружающее казалось нереальным, но в то же время – удивительно правильным. Джин прижимал Роя к себе почти до боли, разводил своими коленями его ноги, не оставляя шанса вырваться или предпринять что-либо самому. Найра неспешно ласкала его, пока еще через ткань, постепенно освобождая от лишней одежды. Рой положил руку ей на затылок и попытался было ускорить процесс, но Джин поймал его ладони, переплел пальцы со своими, не давая ни малейшей возможности вмешаться. Когда Найра наконец прикоснулась к нему губами, Рой понял, что долго он не выдержит.
Кажется, никто на долго и не рассчитывал. Рой никогда не думал, что у Найры настолько нежные губы и горячий язык. Джин это знал точно, поэтому то, как Рой выгибался на нем, не в силах даже стонать, возбуждало его еще больше. Волнами накатывала сладость и тяжесть, туманя голову, так что Рой помнил дальнейшее только отрывками. Джин терся о него, пока не кончил, молча, прижавшись лбом к его плечу и обнимая все так же крепко. Рой продержался еще совсем недолго, чуть не сорвав голос в крике – во всяком случае, горло потом саднило. Найра быстро довела его до предела, даже несмотря на то, что то и дело отрывалась и облизывала губы. Она облизала его до последней капли, Рой все еще вздрагивал в оргазменной судороге, почти не чувствуя своего тела. Найра обняла его за талию, пряча глаза под челкой, но у Роя не было сил даже сказать спасибо.
Он сказал это позже, когда они, все втроем, перебрались на кровать (по дороге Рой опирался на плечо Джина, ноги чуть не отказались его держать) и слушали шум дождя за окном.
- Рой, - сказал Джин, и Мустанг решил, что он улыбается в темноте, - тут не о чем говорить. Главное, чтобы ты сам не сбежал на утро.
- Ты думаешь, я на такое способен?
- Я ж тебя знаю. Вечно думаешь о других, не о себе.
- Ну ладно. А если все-таки сбегу? Силой удержишь?
- Никуда ты не сбежишь, - шепнул Джин с непоколебимой уверенностью, поворачиваясь к Рою и жадно целуя его. Найра прижималась со спины, дышала между лопаток, белое тепло в холодной ночи. Рой мельком подумал о том, как они с Джином проводили все эти ночи, каждый друг с другом и со своей тайной, удивительным образом одинаковые и в этом.
- Мы тебя не пустим, - сонно пробормотала Найра, и на этот раз Рой притворился, что не слышит ее. Пока их желания совпадают с его – пусть будет так.
Пусть будет.
Пока они все живы – надо жить.
Они погружались в сон, а мертвый осенний дождь стучал по крыше, не в силах проникнуть в их тепло. В эту ночь, подумал Рой перед тем, как заснуть, наши сновидения, наверное, должны переплестись и запутаться…
Снов, впрочем, он не запомнил.


***
- Мне кажется, будто время остановилось, - говорит Найра. Она лежит между своими мужчинами и смотрит в потолок, и странно улыбается. За окном яркий, радостный, жестокий зимний свет и сверкающие сугробы. Зима в Аместрис выдалась суровая.
- Мне кажется, - говорит она, - будто мы застряли во времени. Или во сне. Тяжелый такой сон, непробудный, все никак не кончится.
- Он тебе не нравится? – спрашивает Джин. Найра пожимает плечами, рассеянно запускает пальцы в волосы Роя, черные с уже заметной сединой, его голова лежит у нее на плече.
- Почему же. Это приятный сон. Сон о счастье.
- Тогда мне не хочется просыпаться, - смеется Джин, тушит сигарету в пепельнице и обнимает их обоих. Кожа у Найры и у Роя почти одинаково светлая, и следы от поцелуев на ней остаются почти одинаковые.
- Это-то меня и тревожит, - вздыхает Найра. – Ну, не то что тревожит… в последнее время я просто об этом думаю.
- Время остановилось, говоришь? – внезапно говорит Рой, не поднимая головы. – Оно не остановилось, оно кончилось. Нет у нас больше времени.
Джин гладит его по плечу, потом в его руку ложится маленькая грудь Найры. Рой кладет ладонь на бедро Джина, поглаживает, разминает.
- Нет у нас больше времени, - глухо повторяет он, и слышит, как в груди Найры быстро стучит сердце.
- А что тогда есть? – спрашивает она. Слишком напряженно: Рой думает, что она, как и он, вкладывает в вопрос больше, чем казалось бы. Он дотягивается до члена Джина, сжимает, гладит, и Джин охает, прячет лицо в волосах Найры. Она не шевелится, только продолжает перебирать волосы Роя. И тогда он отвечает:
- Вечность.


***
Весна рассыпалась по столице капелью, разлетелась мелкими водяными брызгами, заполнила город солнцем и белыми цветами. Моря белых цветов: нарциссы, тюльпаны, первоцветы, ирисы, полевые цветы, принесенные из-за города, их название Рой никак не мог запомнить… океаны белизны. По вечерам небо выцветало добела, только розовые полосы заката оставались. Недотаявшие сугробы пахли водой; желто-белые, пористые, ломкие льдины спешили вниз по реке, натыкаясь на опоры мостов и разбиваясь на куски. С каждым днем их становилось все меньше, все больше чистой воды, все дольше оставалось на небе солнце. В его ярком, яростном свете, казалось, можно было захлебнуться.
Столица тонула в весне.
По четвергам Найра забегала к нему после работы, проходилась по комнатам свежим ветром, вытирала пыль, расставляла по полкам книги, дразнила его за вновь невымытую посуду. Дом оживал: хлопал ставнями, скрипел половицами, шуршал страницами книг. Найра убегала, оставляя за собой запах первой зелени и все той же воды. Рой подходил к окну и смотрел ей вслед, как она идет через парк, перепрыгивая лужи и отводя черные ветки с набухающими почками. Он ни разу не просил ее остаться.
По пятницам он поднимался на порог дома Джина и звонил, чувствуя, как в груди вздымается нетерпение. Дверь открывала Найра, вместе с ней выплывал запах теплого хлеба и ванили, и она улыбалась ему, каждый раз словно в первый.
Рой приносил ей белые цветы, моря белых цветов. Найра зарывалась в них лицом, и ее белые пряди падали на белые лепестки.
Каждый раз – как в первый.
Их время давно уже кончилось.
Они поняли это только сейчас, думал иногда Рой, потому что раньше было некогда. Раньше время разливалось вокруг широкой рекой, пугало водоворотами, не давало коснуться дна, захлестывало течением. Теперь – весна, и город тонет в ней, а они лежат и смотрят на далекую небесную синеву, и время течет где-то там же, высоко вверху, больше не касаясь их.
Найра соединяет пальцы, и неожиданный порыв ветра треплет ее волосы, бьет в лицо, заставляя закрывать глаза и смеяться. Ветер тушит сигарету Джина, словно перышко, касается щеки Роя, летит дальше, дальше, унося слова. Найра шевелит губами, но ни Рой, ни Джин не слышат ее. Потом она открывает глаза, опускает руки, и ветер стихает. Я люблю вас, говорит она, и на этот раз ее хорошо слышно. Я люблю вас обоих.
Джин лежит на спине, раскинув руки, и над ним выгибается небесный свод с кудрявыми облаками. Нагретый за день камень набережной неохотно отдает тепло. В небесной выси медленно, медленно проплывает пестрый воздушный шар; его обгоняет птичий клин, и резкие крики птиц едва слышны здесь, внизу. Мне кажется, говорит Джин, что мне больше ничего не нужно, кроме разве что сигаретки, и сидящий рядом Рой прикуривает ему одну и передает Найре, а она – Джину, и Джин затягивается, выпускает клуб дыма и говорит: я люблю вас. Обоих.
По старой, полузабытой привычке Рой играет со своими часами, открывает и закрывает крышку. Щелчок еле слышен, на стекле циферблата – тонкая трещина, серебряный герб на крышке покрыт сетью царапин. Часы Найры – новее и ухоженнее, часы Джина – вовсе без герба, он же не алхимик. Рой сверяет свои с ходиками на стене: секунда в секунду. Хочется разжать руку и проследить, как они, переворачиваясь, будут падать на пол. Может быть, когда стекло брызнет в стороны, когда механизм щелкнет в последний раз и остановится, тогда он окончательно поймет, что времени нет.
Прошлое видится как в тусклом зеркале, давно и не с ним. Будущее не видится вовсе.
Рой хочет что-то сказать, но слова не идут на язык.
Вот уже восемь лет он видит во сне внимательный золотой взгляд и закат на полнеба. В тот вечер был потрясающий закат, последний, который он видел обоими глазами.

@темы: Рой Мустанг, другие военные, фанфикшен-автор, Джин Хавок

---

Рой Мустанг. Автор: Lindwurm. Четыре безрейтинговых драббла про Мустанга

[FMA-army]

публикуется с разрешения автора.

четыре безрейтинговых драббла про Мустанга
Автор: Lindwurm
Бета-ридер: Mor-Rigan
Фэндом: ФМА
Рейтинг: G
Жанр: от ангста до юмора
Дисклеймер: мои только идея и ее воплощение
Комментарий: автор учится писать драбблы...


Зеркало

203 слова

Единственное зеркало в доме полковника Роя Мустанга висит на стене в ванной. Оно небольшое, в простой деревянной раме, надтреснутое в левом верхнем углу. Зеркало старое - для его изготовления использовалась еще амальгама, а не серебро, и поэтому оно тусклое, сколько ни протирай.
Рой, однако, занимается этим каждую неделю - стирает имена и номера телефонов, оставленные на стекле губной помадой. Девушки ужасно неоригинальны.
Накопившиеся за рамой записочки он вытаскивает раз в месяц, сжигает, не читая, смывает пепел в раковину.
В зеркальной памяти хранится его лицо в разных видах: Рой сонный, Рой уставший, Рой торжествующий, Рой, который опять порезался при бритье, Рой, который только-только вернулся из Ишвара, Рой отчаявшийся... Рой с похмелья. Нередко Рой подмигивает своему отражению, радуясь посетившей его идее. По утрам в его доме светло и тихо, и больше поделиться совершенно не с кем.
А когда он смотрит в зеркало особенно долго - по вечерам ли, в приступе ли меланхолии, - из зазеркальных глубин выходит Маэс, обнимает Роя за плечи, говорит что-то, наклонившись к нему, и смеется, да так заразительно, что Рой не может не улыбнуться в ответ.
Потом Маэс уходит, и Рой долго, долго возит тряпкой по тусклому стеклу. Но дрожащая пелена перед его глазами не имеет никакого отношения к старому зеркалу.

Часы

174 слова

По давней привычке полковник Рой Мустанг играет со своими часами, открывая и закрывая крышку. Щелчок еле слышен, на стекле циферблата – тонкая трещина, серебряный герб на крышке покрыт сетью царапин. Прохладная тяжесть часов жжет ладонь порой невыносимо. Хочется разжать руку и проследить, как они, переворачиваясь, будут падать на пол.
Рой помнил, как он получал свои часы: не только показатель нового статуса, но и воплощение его надежд. Теперь надежды сменились воспоминаниями. Рой помнил, как вскоре после Ишварской резни кто-то из вышестоящих - а может быть, даже сам фюрер, - решил класть в серебряный корпус несовершенные философские камни.
Камни, красные как кровь, среди стальных пружин и шестеренок, увы, не способных размолоть их в тончайшую пыль.
Рой не прибегает к их помощи.
Одно время он думал было выцарапать что-нибудь на внутренней стороне крышки, так многие делали - имена-фамилии, свои и любимых, нелепые клятвы, памятные даты, до чего только не додумается человеческая фантазия, - но быстро отказался от этой мысли. Зачем, если он и так помнит все то, что стоит того.
В толстом стекле, закрывающем циферблат, отражаются пожары Ишвара.


Карандаш

260 слов

У полковника Роя Мустанга с карандашами отношения напряженные. Лучшие карандаши "Эксельсиор" в его руках ломаются, теряют грифели, стачиваются с невероятной скоростью, или даже прорывают бумагу насквозь. Одно огорчение.
Привычка чертить что-то в задумчивости у Роя со школьных лет, но вот беда - нынче его рука, стоит дать ей волю, рисует ровный круг, потом несколько линий... вот уже готова алхимическая печать, и активировать ее - так просто, так желанно. Несколько раз он спохватывался слишком поздно, и приходилось устранять последствия своей рассеянности. Тушить бумаги, например.
Поэтому Рой рисует. Нарочито неправильно; никаких кругов, никаких геометрических фигур вообще. Дома, деревья, цветы, знакомые и незнакомые лица, смеющиеся, плачущие, злые, испуганные, удивленные... Он всегда держит на столе чистые листы бумаги: его рисунки на полях документации никого не обрадуют.
Правда, этого не всегда удается избежать. Хуже всего, когда карандаши заканчиваются, и Рой столь же задумчиво берется за перо. После этого лейтенант Джин Хавок, ворча под нос, перепечатывает испорченный лист на громыхающей печатной машинке, втайне жалея, что полковник не балуется карикатурами - было бы чем развлечься.
Изрисованные листы бумаги кончают свой недолгий век в пепельнице вместе со сломанными "Эксельсиорами", нещадно дымя.
Может быть, Рой и хотел бы рисовать лучше, но он втайне боится, что хороший рисунок сродни алхимическому кругу: в старой сказке драконы оживали и улетали, едва художник дорисовывал им глаза.
Вот и скачут по его листкам неуклюжие звери, лишь отдаленно похожие на Черного Хайате, смешные человечки, чье сходство со старшим Элриком заключается лишь в косичке, да расцветают странные цветы, ничуть не напоминающие те живые фиалки, которые он не далее как сегодня утром поставил на стол Лизы Хоукай.


Носовой платок

192 слова

Носовых платков у полковника Роя Мустанга всегда достаточно. Зачем? Ну как же, протягивать плачущим женщинам - снежно-белая ткань, едва уловимый запах лаванды, и несколько теплых слов, конечно. Мигом заработаешь репутацию галантного кавалера. Ах, эти восторженные взгляды лучащихся словно звезды глаз!..
Но носовой платок может пригодиться и еще кое для чего.
Например, вытирать чернила, разлитые по столешнице и паре важных документов. Эдвард Элрик вновь воспылал гневом и ударил кулаком по столу, чернильница подпрыгнула, и вот результат. Платок, правда, уже не будет подлежать обычной стирке.
Носовым платком можно наскоро перетянуть какую-нибудь царапину, или даже более серьезную рану, в рамках первой медицинской помощи.
Им можно смахнуть со стола крошки - младший лейтенант Хаймас Бреда явно клал туда бутерброд.
Им можно - и нужно! - утирать пот со лба, наглядно демонстрируя, как утомительна и тяжела эта работа.
Самый большой носовой платок можно незаметно передать майору Армстронгу, когда тот опять прослезится от умиления.
А вот одолжить платок Лизе Хоукай для чистки пистолета вряд ли получится - у нее есть свои.
Ну и самое главное - носовой платок идеально подходит для, кхм, устранения следов помады с различных частей тела. При общении с больше-уже-не-плачущими женщинами всякое случается, знаете ли...

@темы: Рой Мустанг, Маес Хьюз, фанфикшен-автор, Джин Хавок